Блондинка

Безумная сцена, прямо как в фильме Чарли Чаплина. В немой комедии. С той разницей, что толпа не молчала, люди нетерпеливо шумели. Блондинка-Актриса была удивлена: она всегда считала, что японцы совсем другие. Сдержанные, исключительно вежливые. Уважают традиции, разве не так? Хотя на войне они показали себя совсем другими. Блондинка-Актриса с ужасом вспоминала: О, Пёрл-Харбор! Японские лагеря для военнопленных! Зверства япошек! Вспомнила она и Старину Хирохито, череп на радиоле. Стоило зазеваться, и пустые глазницы впивались взглядом тебе в глаза.

– Мон-ЧАН! Мон-ЧАН! – громогласно скандировала толпа.

Блондинку-Актрису и Бывшего Спортсмена, заметно потрясенных, провели в гостиницу. Сотни токийских полицейских с трудом сдерживали натиск толпы.

– Но что им всем надо от меня? Я думала, они цивилизованнее нас. Надеялась

. – Блондинка-Актриса говорила искренне, но ее никто не слушал.

Лицо Бывшего Спортсмена помрачнело и налилось кровью. Перелет оказался столь долгим, что на щеках у него успела появиться темная щетина.

Они прошли в фойе, а потом – в роскошный номер на восьмом этаже, заранее зарезервированный для Блондинки-Актрисы и Бывшего Спортсмена. И в фойе, и в номере их церемонно приветствовали служащие гостиницы. Пока разбирались с формальностями, из-за окон, с улицы, доносилось заклинание «Мон-чан, Мон-чан! Мон-чан!», неумолимое, словно волны, поднятые порывом ветра. Блондинка-Актриса пыталась заговорить с одним из служащих гостиницы о поэзии дзен и концепции «покоя в центре ажитации», но японец лишь улыбался, мелко кивал головой, бормотал слова согласия, и вскоре она сдалась. Хотела выглянуть в окно, но не посмела. Бывший Спортсмен не обращал внимания ни на толпу на улице, ни на свою жену. Они что, заперты в этой гостинице, словно в ловушке? Как же теперь выходить на улицу? Вот и началось мое наказание, подумала она. Я позволила им убить моего ребенка. Вот мне и откликнулось. Здесь. Теперь я пропала.

В комнате не было женщин, кроме нее. Вдруг она рассмеялась, убежала в ванную и заперла за собой дверь.

Чуть позже вышла оттуда, дрожащая и бледная, если не считать пылающих алой помадой губ. От нее слегка попахивало рвотой. Бывший Спортсмен был Папочкой, когда они оставались наедине, но сейчас он не был Папочкой. Обнял ее за талию, тихо заговорил. Японцы, представлявшие администрацию гостиницы, предложили через переводчика, что его жене стоит выйти на балкон хотя бы на несколько секунд. Подтвердить свое присутствие, принять дань уважения. Тогда толпа успокоится, люди разойдутся.

Блондинка-Актриса вздрогнула:

– Н-не смогу.

Бывший Спортсмен, смущенный ее ответом, еще крепче обнял ее. Сбивчиво сказал, что выйдет на балкон вместе с ней. Что первым выйдет шеф полиции города Токио, объяснит толпе через мегафон, что мисс Мэрилин Монро очень устала после долгого перелета и не готова развлекать поклонников, но очень признательна всем за горячую встречу. Скажет, что для нее «огромная честь» посетить эту страну. Потом она скромно покажется на балконе, скажет пару слов, улыбнется, помашет рукой – дружелюбно, но официально, – и все.

– О Папочка, не заставляй! – просила Блондинка-Актриса, шмыгая носом. – Не заставляй меня выходить на балкон.

Бывший Спортсмен заверял ее, что все время будет рядом. Минутное дело.

– Просто им надо «сохранить лицо». Потом они разойдутся по домам, а мы сможем поужинать. Ты ведь понимаешь, что это значит, «сохранить лицо»?

Блондинка-Актриса вывернулась из объятий мужа:

– Чье лицо?

Бывший Спортсмен расхохотался, словно она остроумно пошутила. Затем отчетливо повторил предложение японцев, но увидел, что Блондинка-Актриса смотрит на него так, будто ничего не слышит, и добавил уже грубее:

– Послушай, я буду с тобой, рядом! Такие у японцев правила. Они здесь из-за «Мэрилин Монро», и только «Мэрилин Монро» может их отпустить.

Похоже, теперь Блондинка-Актриса услышала его слова.

В конце концов она согласилась. Бывший Спортсмен с раскрасневшимся от гнева и стыда лицом поблагодарил ее. Она удалилась в спальню переодеться и немало удивила Бывшего Спортсмена: почти сразу же вышла в строгом темном шерстяном костюме и с алым шарфом на шее. Подрумянила щеки, напудрила лицо и сделала что-то с волосами, отчего они стали пышнее и казались ослепительно-серебристыми. Все это время на улице гремел погребальный речитатив:

– Мон-чан! Мон-чан!

Выли сирены. В небе рокотали вертолеты. Из коридора доносился звук шагов, командные мужские голоса. Неужели гостиницу оккупировала японская императорская армия? Или такой армии больше не существовало, ее разгромили союзные войска?