С того, самого первого вечера они с Блондинкой Актрисой встречались еще два раза. Говорили и не могли наговориться. Да, держались за руки. И Драматургу надо было бы сказать:
Макс Перлман продолжал болтать еще минут десять. При этом настроение его резко менялось — от восторженно-экстатического до угрюмого и полного сомнений. Драматург представил, как его друг сидит, откинувшись на спинку старенького вращающегося кресла, потягивается всем телом и жирными мускулистыми руками почесывает свой волосатый живот — в том месте, где задрался свитер. А на стенах его тесного и вонючего офиса развешаны фотографии таких прославленных актеров, как Марлон Брандо, и Род Стайгер, и Джеральдин Пейдж, и Ким Стэнли, и Джулия Харрис, и Монтгомери Клифт, и Джеймс Дин, и Пол Ньюмен, и Шелли Уинтерс, и Вайвека Линдфорс, и Эли Уоллах. И все они, радостно улыбаясь, глазеют на Макса Перлмана. Настанет день — и рядом с ними появится прелестное личико Мэрилин Монро, самый ценный из трофеев Перлмана.
После паузы Перлман спросил:
— Может, ты собираешься передать эту пьесу в другой театр? Моя догадка верна?
И Драматург ответил:
— Нет, Макс. Не собираюсь. Я даже не считаю, что она закончена, что готова к постановке. Вот такие дела.
На что Перлман бурно воскликнул:
— Черт! Так давай закончим ее вместе. Давай поработаем над ней, ты да я, и подготовим к следующему сезону в лучшем виде. Ради
Драматург ответил миролюбиво и тихо:
— Спокойной ночи, Макс.
И быстро повесил трубку. А потом снял ее и положил рядом с аппаратом.
Перлман из тех, кто вполне может перезвонить, и звонить будет до бесконечности.
Однажды днем он схватил телефонную трубку, поднес к уху и услышал прелестный низкий и горловой, чуть бездыханный женский голос. Он пел:
Пока ты еще не в тоске,
Нет, нет, нет!
Пока ты еще не в тоске,
О, нет, нет!
Пока не пришло настроение цвета индиго.
Его жена Эстер как раз возвратилась к этому времени из Майами.
И смотрела прямо ему в лицо, прямо в его печальные виноватые глаза.
Драматург был мастером слова, но далеко не мастером поступков.
Вот пример неуклюжей импровизации: слова Блондинки Актрисы звучат в ушах, эхом отдаются в паху, в душе, он помнит запах ее духов, обещание в каждом слове и жесте, ее тайну. И все это находится в таком комическом противоречии с хмуро взирающей на него Эстер, с горой ее чемоданов в холле. И вообще холл в этом доме слишком узок и тесен, потому что Драматург загромоздил все уголки и стены сосновыми полками, на которых теснятся книги, целое море книг, даже ванная комната не является исключением. И вот Драматург нагибается поднять чемодан, и тут же умудряется опрокинуть стоящую рядом картонную сумку из универмага «Нейман-Маркус».
— О, ну до чего же ты неуклюжий! Ты только посмотри, что наделал!
Это верно! Он страшно неуклюж. Грациозным мужчиной его никак не назовешь. И романтичным — тоже. И настоящим любовником — тоже нет.
Они все время держались за руки. На тайном свидании в джаз-клубе. Там, где никто их не узнавал. (На самом деле кто их только не узнал! Эта странная парочка так и бросалась в глаза — пожилой и очень худой мужчина в очках, похожий на журавля, и ослепительной красоты молоденькая женщина, с обожанием взирающая на него снизу вверх!) Несколько поцелуев. Но обмен настоящим, долгим и страстным поцелуем еще не состоялся. Не было поцелуя, который мог бы считаться прелюдией к сексу.
А Блондинка Актриса улыбалась и вздыхала. И так прелестно сымпровизировала свою часть сцены.
Жена спросила весело:
— Ну что, скучал по мне?
— Конечно.
— Да. — Она расхохоталась. — Сразу видно.