Блудное художество

Федька подбежал к калитке, распахнул ее - точно! Коли при загадочном шуме со двора на улице не остановятся зеваки и не начнут судить да рядить, позабыв про дела,- так это не Москва.

– Эй, братцы, нет среди вас десятских? - спросил Федька.

– Зять мой - десятский, - тут же ответила нарядная пожилая тетка, по виду - из зажиточных мещан. Одни серьги чего стоили - длинные, тяжелые, оттянувшие уши чуть ли не до плеч.

– Позови его скорее, тут злоумышленники в доме, а вы, люди добрые, не стойте, расходитесь, - приказал Федька, прекрасно зная действие подобных распоряжений - никто и не подумал уходить. Этого он и желал - при такой толпе любопытных свидетелей треклятый старик Елизаров никуда не скроется.

Послали за теткиным зятем, а Федька побежал обратно в дом - к Абросимову.

Тот был еще жив, не шевелился, услышал Федькин голос - открыл глаза.

– Ты молчи, Христа ради, - сказал Федька. - Сейчас я пошлю за нашим экипажем, домой тебя отвезем, доктора Воробьева к тебе доставим, из-под земли выкопаем. Он поможет! Он и в армии служил, всякие раны видал. Ничего, Бог милостив - ты молись потихоньку…

И тут Федька замолчал. Он увидел то, чего сразу не приметил.

Когда темноволосый и щуплый мужчина выскочил ему навстречу из калитки с полицейским мундиром в руках, Федька подумал, что мундир этот - Абросимова, но товарищ лежал на полу полностью одетый. Да еще детина, так похожий на Клавароша и легко скачущий через плетни, тоже был одет как архаровец. Что ж это такое - два мазурика, переодевшись полицейскими, на Москве шалят?

Федька слыхал, что вроде бы Устину померещился ночью, когда выслеживали де Берни, Клаварош, но о розыске Клашки Иванова он не подозревал - про то знали только сам Клашка да Архаров.

К счастью, зять оказался неподалеку. У него хватило ума привести откуда-то верховую лошадь. Отправив всадника в полицейскую контору за подмогой, Федька вернулся в дом, окончательно выбил дверь и нашел в комнатушке разряженный пистолет, брошенный на узкую кровать. На подоконнике было разложено мужское имущество - ершик для чистки ствола, кусочки свинца, устройство для литья пуль (Тимофей называл эту каменную форму калыпом, Ушаков - льялом), табакерка, фунтики с табаком, тут же - большой кожаный кисет, в нем оказался порох. Холодного оружия не нашлось. Федька зарядил пистолет, опять вернулся к Абросимову и сел рядом с ним на пол.

Ему приходилось видеть смерть вблизи и даже ждать, пока зачумленный помрет, чтобы вытащить тело крюком из дома и погрузить на фуру. И он преспокойно ждал, даже что-то насвистывал, переговаривался с Тимофеем или с Демкой - ремесло у них тогда было такое: подбирать покойничков за смертью, они с ней словно бы в одной артели трудились, так что ее присутствие уже не смущало.

Очевидно, то состояние души, безразлично-безалаберное, уже забылось. Федька смотрел на Абросимова со страхом и изнывал от своего бессилия. Он знал, что нож, попавший в плоть, шевелить нельзя, но ему все казалось, что стоит вынуть клинок - и Абросимову непременно полегчает.

– Федя, я помираю, - внятно сказал Абросимов. - Попа приведи…

– Да где ж я тебе тут возьму попа?! - в отчаянии воскликнул Федька. - И не помираешь ты вовсе, врешь только… вот доктора Воробьева сейчас привезут!… Потерпи, Христа ради!

– Нет, - отвечал Абросимов. - Все… Причаститься надо… исповедаться…

– Да какие у тебя грехи? Ты же всю жизнь служил! С пятнадцати, поди?

– С пятнадцати…

– Ну так и нет у тебя грехов! Некогда тебе было грешить!

Дверь скрипнула, Федька резко повернулся, наставив на нее пистолет. Но это оказалась давешняя онемевшая баба.

– Пошла вон! - рявкнул Федька.

Дверь захлопнулась.

– Попа приведи, - повторил просьбу Абросимов. Он был смертельно бледен и уже, кажется, не видел Федьку.

– Господи, хоть бы Устина с собой взял, дурак я, дурак неотесанный… - пробормотал Федька. Устин в прежней, дополицейской жизни не был рукоположен в сан, теперь и подавно его это не ожидало, но он бы нашел правильные слова, он бы нужную молитву прочитал!

Федька в храм Божий не ходил, а забредал. Было у него богомольное настроение - мог и службу отстоять. Не было - ставил свечки за упокой души нечаянно убитого им в драке приятеля. Были деньги - заказывал панихиду, не было - не заказывал… Что же касается молитв - знал с детства «Отче наш», «Богородице», «Трисвятое», те краткие молитвы, которым легко обучить ребенка. До сей поры ему их вполне хватало.

Смотреть в лицо Абросимову он больше не мог. Уставился в пол.

Во дворе зашумели, дверь опять распахнулась. Вошли Тимофей и Захар Иванов.

– Мы верхами, - сказал Тимофей. - За нами шавозка плетется. Пертовый маз велел его домой везти, сам за Воробьевым послал. Что тут у вас вышло? Мы только и поняли, что его ножом пырнули и стрельба была.

Иванов опустился на колени рядом с Федькой.

– Сдается, Воробьев уж ни к чему, - сказал он.