Богатые — такие разные. Том 2

— Я могу посоветовать тебе только одно, — проговорила она, поднимаясь, чтобы уйти, — повидайся с Вивьен, прошу тебя! Это трусость избегать ее. Она заслуживает, по меньшей мере, разговора с тобой.

С темными кругами под глазами Вивьен выглядела измученной. На вид ей можно было дать далеко за сорок.

— Ты, наверное, слышал тот наш разговор с Грэгом, — начала она. — Могу себе представить…

— Г-м…

— Мне не следовало обсуждать с ним твою сексуальность, но я лишь хотела представить тебя в лучшем свете. И я, Корнелиус, вышла за тебя замуж вовсе не из-за денег! Я никогда не смогла бы выйти замуж за того, к кому не чувствовала бы влечения. А когда узнала, что зачала ребенка, я поняла, как сильно тебя любила! Корнелиус, прошу тебя… Я знаю, что мы можем начать все сначала… я буду для тебя лучшей женой в мире, клянусь тебе. Ты никогда не пожалеешь, если вернешься ко мне. — Она замолчала. Пальцы ее беспрерывно поворачивали обручальное кольцо на безымянном пальце. На подоле ее платья было видно пятно от пролитого кофе. — Прошу тебя! — в отчаянии повторила она. — Прошу тебя!.. — Я молчал. Она заговорила снова. — Я знаю, у нас последнее время возникли проблемы в постели, но это лишь потому, что я немного стеснялась… Я по-прежнему очень желала тебя. После рождения ребенка все снова будет так же восхитительно, как и прежде, я знаю, что так будет.

— Я никогда больше не буду спать с тобой, — учтиво проговорил я. — Очень сожалею.

— Но…

— Это невозможно. У меня даже не будет эрекции. Ни один мужчина не может пожелать женщины, которая за его спиной говорит о нем с таким снисходительным презрением.

— Но я лишь хвалила тебя!

— Ты называла меня мальчишкой, — возразил я, — говорила, что мною легко управлять. Ты говорила обо мне так, как любовник-дог мог бы говорить о пуделе. Ты слишком ясно показала, что в действительности думаешь обо мне.

— Но я… я… — она разрыдалась. По ее лицу потекли слезы.

— Все кончено, — сказал я. — Это все. Мне нечего больше сказать.

— Но ребенок…

— Он, разумеется, должен оставаться с тобой, пока не вырастет. Я не буду домогаться опеки. Уверен, что наши адвокаты смогут добиться цивилизованного развода, потому что я готов даже выплатить тебе щедрые алименты. Однако поскольку ты вышла за меня замуж из-за моих денег, я позабочусь о том, чтобы ты ушла от меня с пустыми руками.

Я зашел слишком далеко. Губы ее окаменели. Она быстро утерла слезы.

— Боже мой, — сказала она. — Ты, бесчувственный маленький выродок, я буду судиться с тобой за каждый цент, который смогу у тебя вырвать!

Она так и сделала. То был самый грязный развод в Нью-Йорке за многие годы. Скандал гремел по всему Манхэттену, от Бэттери до Спайтен Дайвила, и фоторепортеры превратили мою жизнь в такой ад, что я стал еще большим затворником, чем прежде. Мне пришлось совершить адюльтер, необходимый по законам штата Нью-Йорк для возбуждения бракоразводного процесса, но не раньше, чем я заглянул под кровать, чтобы убедиться в том, что с меня не сводила глаз пресса. Там не было никого, но меня не удивило бы, если бы я обнаружил там Мори Пола, известного под именем Чолли Кникерброкера миллионам читателей его колонок светской хроники. Господин Пол не слишком жаловал меня в своих статьях и всегда называл «деревенщиной из Огайо».

Мои партнеры хранили напряженное молчание, хотя однажды Льюис выразил сожаление, что вокруг меня так много разговоров. К счастью, был самый разгар лета, и, поскольку я мог уехать в Бар Харбор, сохраняя достоинство, я снял тридцатикомнатный коттедж и отгородился его стенами от мира со своими секретарем, помощниками, двумя телохранителями и кратким пересказом «Войны и мира». Позднее ко мне приехал Сэм, но он остановился у своих родителей, как всегда, когда приезжал в свой родной город. Встреч со мной искали и другие, но Сэм был единственным, кого я мог видеть.

— У меня есть здесь пара знакомых девушек… — услужливо начал он, но я покачал головой.

Я потерял интерес к сексу, еде, выпивке и спорту. У меня было такое состояние, словно я горевал по кому-то умершему. И как-то рассказал Сэму, что сжег все свои свадебные фотографии. И расплакался. Сэм пришел в ужас и, думая, что мне потом станет стыдно, пытался уйти, но я его удержал. Вцепившись в его рукав, я заставил его выслушать длинный, скучный, бессвязный монолог о том, как сильно я любил Вивьен, как деньги не могут никому принести счастья и как моя жизнь закончилась в двадцать два года.

— Бог мой, мне нужно выпить, — сказал Сэм, когда я замолчал, чтобы перевести дыхание. — Да и тебе бы не помешало.

— Нет, это меня убьет!

— Но ты уже и так убит настолько, что вряд ли стакан виски многое изменит. Чего тебе налить? Мартини, Бронкс, Александер, Сайдекер, Тери-Майл-Лимит, виски с лимонным соком или шампанского?