Боги и гиганты

Но все это были только семена, из которых лишь позднее выросли цветущие деревья, давшие плоды. Великое — время — неповторимый национальный подвиг, победа над галатами и Востоком — и великий меценат Аттал I находят великого художника — Эпигона, ставшего главой целой школы. Никогда до него ни один из художников не ставил перед собой таких задач, какие решал Эпигон. Он не должен более изображать богов, которых никто никогда не видел. Он должен создавать не символы, а передавать подлинные явления жизни, преобразовывать действительность в бронзу или мрамор. И Эпигон создает такие произведения. Сохраняя верность классической традиции, он изображает типические фигуры, преобразуя индивидуальное и частное — в общее. Он был новатором, который, изображая людей во всем многообразии их черт и этнических особенностей, почерпнутых из живой действительности, в то же время выводил их в обобщенных образах галатов и персов. Неповторимой особенностью Эпигона было то, что создаваемые им образы непосредственно не встречались в действительности. Они явились результатом творческого вдохновения. Он создал эти образы на все времена и тем самым предопределил будущее своей школы. Все то, что взято только из головы, в процессе созидания чего участвовал только разум, — все это уходит в небытие, но то, что создано сердцем, остается навеки. Только то, что было плодом истинного вдохновения, может оказать сильное и постоянное воздействие на зрителя. Увидит ли он и прочувствует переживания галата, который предпочитает смерть рабству, или мужественную сдержанность умирающего, выраженную в наклоненной к плечу голове, — зритель с волнением воспримет эти образы и никогда их не забудет. И еще черты нового в пергамском искусстве: единство художественного произведения и окружающей среды. В афинском акрополе, в Олимпии, в Дельфах, а также и в коллекциях Аттала художественные произведения расположены одно возле другого, и мы не ощущаем внутренней связи между ними и связи их с помещением, где они выставлены. У Эпигона и то и другое составляет одно целое. Статуи на цоколе, который сам по себе создает глубокое пространственное впечатление, прекрасно гармонируют с просторной площадью около храма, стенами крепости, домами и далекими горами, поднимающимися над долиной Каика.

Возвышенно героические и сдержанно трагические фигуры как бы напоминают городу и всем людям сейчас, когда мир вновь восстановлен, о недавних военных событиях. Значение этого памятника возрастает именно в мирное время. Наконец замолкло оружие, наконец и Аттал получил свободу для своих личных дел, которые, однако, станут общественным достоянием; потому что он теперь имеет царский титул и владеет огромной территорией, занимающей центральное положение между варварами и Востоком.

Время шло, и Атталу исполнилось сорок семь лет. Только теперь он решил взять себе жену. Но эта женитьба не была продиктована политическими соображениями. Он женился не на царской дочери. Женой его стала Аполлония, дочь уроженца Кизика, которую Аттал горячо любил до самой смерти. Она подарила царю четырех сыновей. Эвмен — так зовут старшего — нежный ребенок со слабым здоровьем. Двух последующих отец назвал Атталом и Филетером. Младший получает имя, которое озадачило соседних царей и правителей, — Атеней. История семьи еще не знала этого имени, и вряд ли такое имя вообще было известно во времена Александра и диадохов. Впрочем, был один Атеней: какой-то незначительный полководец одноглазого Антигона, человек, которого ни один из Атталидов не знал. Аттал выбрал это имя для своего ребенка и не в честь современного ему города Афин, но в честь великого прошлого древнего города. Итак, Атталиды хотели перекинуть мост не только к прошлому Греции в области политики, науки и искусства, но и непосредственно к тому, что сделало Грецию великой, непреходящей, вечной: к городу Афинам.

Глава четвертая

Пергам в эти годы был островом мира. Но все вокруг на этой безумной земле, какой она стала со смертью Александра, продолжало напоминать адский котел. За последние годы наметились еще два новых очага, которые уже дымились, готовые вспыхнуть пожаром.

Один — это Македония, где воцарился Филипп V, сын Деметрия II и внук Антигона Гоната. Еще с юности мечтал он о Великой Македонии, которая охватила бы всю Элладу.

Другой — по сути дела далекие от мира диадохов и 48 эпигонов Италийский полуостров и Сицилия, где Рим и Карфаген, многоголовый сенат и одинокий Ганнибал, боролись друг с другом за власть.

Против Филиппа готовилась выступить Эллада, которая, как обычно, была разъединена, и даже приближающаяся опасность не могла ее объединить. Впрочем, в Греции, именно в западной ее части, сформировалось значительное объединение крестьянского, демократического характера — Этолийский союз, который в это время оглядывался вокруг в поисках помощи. Он нашел ее у Аттала — победителя галатов. Объединившись с ним, союз провозгласил Аттала одним из своих стратегов.