Боги и гиганты

И все же, несмотря на весь свой опыт, на все свое умение, Менекрат не был таким собранным и решительным человеком, как Эпигон. Он унаследовал его авторитет. И он точно знал, что надо делать в соответствии с замыслами Эпигона. Но он не умел так твердо отстаивать свои взгляды. Если тот или иной мастер высказывал ему свое личное мнение и настаивал, что его вариант лучше и правильнее предусмотренного проектом, то Менекрат, не вступая в спор, молча кивал головой и возвращался в свою мастерскую. Он не обладал способностью быть непреклонным на службе у великого дела. Теперь, когда работы на всех сторонах фриза далеко продвинулись вперед, стало видно, что некоторым мастерам это огромное дело не по плечу.

Если придерживаться истины, то только один из мастеров капитулировал перед трудностями, но и он все же выполнил свое задание. Но как он его выполнил! Этим мастером был никогда не унывающий скульптор из Кизика, которого его товарищи за веселый нрав прозвали Геластом — «смеющимся»; и потом уже никто не помнил его настоящего имени. Да, он смеялся, хотя Менекрату в пору было заплакать, такое Геласт натворил с группами Мойр на трех плитах. Конечно, один он не смог бы испортить всю композицию. Если смотреть на левую сторону северного «фриза издалека, можно только восхищаться: так удачно расположены обе угловые группы, так прекрасно скомпонован треугольник — головы Мойр и голова титана, так ритмично движение женских фигур. Все это превосходно. Но при более внимательном рассмотрении оказывается, что одежды богинь выглядят неестественно и плоско, словно надеты не на живых людей, а на мертвые манекены и словно они не высечены, а нарисованы. Неподвижно, как деревянные, стоят облаченные в эти одежды женские фигуры, движения их рук никак не связаны с безжизненным и безразличным выражением их лиц. Локоны гигантов напоминают вороньи гнезда. Переход от человеческих бедер к змееобразным ногам передан примитивно, а чешуя ног плоска и однообразна, будто гиганты были созданы не природой, а нарисованы десятилетним ребенком. Мастер тут рабски следовал чертежу и ни разу не осмелился привнести в свою работу подлинную жизнь. Лишь однажды позволил он себе сделать самостоятельный шаг. Дело в том, что змеевидные ноги гигантов были намечены на чертеже только в пределах плиты с изображением Мойр, продолжение же их — для чего было отведено свободное пространство — предоставлялось инициативе художника. Но Геласт решительно не знал, что с ними делать дальше. Поэтому он изобразил только правую ногу гиганта, а другая была им доведена лишь до границы плиты. Да, Геласт в конце концов был прав: действительно можно было смеяться, но смеяться именно над его бездарностью. Змеиные кольца, поднимавшиеся виток за витком по краю плиты, невольно напомнили Менекрату одно незначительное событие времени его детства. Однажды он поймал ужа и посадил его в ящик. Уж прижался к краю ящика, через который он не мог переползти. Стенка ящика стала для ужа такой же непреодолимой преградой, как для художника край плиты. А Геласт только посмеивался. Он считал себя искусным скульптором. Даже если бы его прямо обвинили в постыдной небрежности, то и тогда он продолжал бы смеяться, считая, что это замечание вызвано черной завистью к его таланту. Молча прошел Менекрат дальше, в мастерскую другого ваятеля, обрабатывающего соседние плиты. Да, вот этот действительно достоин звания мастера. Кусок покрывала, перешедший на его плиту, тонок, как лепесток, и полон жизни. Полна жизни и сама выросшая из камня и исполненная благородной красоты фигура Мойры. И этот прекрасный рельеф зрители увидят рядом с мертвыми одеревеневшими фигурами Геласта!

Северный фриз. Никс

Озабоченный Менекрат идет дальше. Он находит известное утешение в том, что хохочущий Геласт и в самом деле — единственный, который не справился с делом. Конечно, и среди других не все настоящие мастера. Некоторые из них вроде бы и имеют творческие способности, но остаются пустоцветами, потому что нет у них подлинной страстности, не пылает в них божественный огонь. Создаваемые ими образы не способны кричать, они только изображают крик. Высеченные ими фигуры не чувствуют, а лишь играют в чувства, не страсти у них, а лишь страстишки. Отсутствие настоящего художественного дарования у этих мастеров приводит к тому, что изваянные ими образы теряют не только свое внутреннее содержание, но и внешнюю форму и даже пропорции.

II потом — головы! Мастер, который столько сил затратил на отделку деталей одежды в группе Фебы и блестяще — что каждый может сказать — с этой задачей справился, не смог передать выражения лиц у богов. Подлинные переживания, которые должны быть отражены на их лицах, он сводит к условным маскам, а горе побежденных — к театральным позам.