Этому Дионисиаду выпало на долю несколько лет назад создать теперь уже знаменитую и многократно копировавшуюся группу Афродиты и Дионы в борьбе с их противниками. Обе женские фигуры — Афродита и ее мать Диона — были расположены по краям композиции; между ними три гиганта — два, поверженные Афродитой, и один, еще борющийся с Дионой. Эти фигуры в центре композиции, фон которой заполнен широко раскинутыми крыльями стоящего гиганта со змеевидными ногами. Вот этот гигант и приковал сейчас взгляд Менекрата. Он считает его одной из наиболее выразительных фигур на всем фризе. Фигура гиганта вся охвачена пылом борьбы. Его грудь красиво изогнута, уверенно поднимаются молодые, сильные руки, готовые к борьбе с почтенной Дионой, напряжены все мышцы свежего лица, сохраняющего едва заметный отпечаток юношеской растерянности. Однако не сведены ли чуть больше, чем нужно, его брови? Менекрат скользит кончиками пальцев по голове гиганта, чтобы проверить свое первое впечатление. Да, пожалуй, сведены, но это почти незаметно. Рот гиганта немного приоткрыт. Не зародился ли у него страх за исход битвы? Этот страх, о котором еще ничего не знает тело, уже породил сомнение: не за потерянное ли дело он борется?
— Это прекрасно, — тихо говорит Менекрат и мягким движением кладет свою руку на плечо мастера.
— Я знаю, — отвечает тот и резко сбрасывает с себя руку, — но посмотри на Афродиту.
Менекрат смотрит и бледнеет от страха. Он не понимает, как это он мог несколько раз пройти мимо Афродиты и ничего не заметить. Менекрат делает шаг назад и вновь приближается к рельефу. Да, в ней нет ничего общего с той Афродитой, которую Дионисиад изваял раньше, и Афродитой Эпигона. Здесь она стоит, наклонившись, словно львица перед прыжком на свою жертву. В каждом изгибе ее тела, в каждой складке одежды — гармония. Но эта гармония неожиданно нарушается. Хитон богини сполз с плеча, обнажил его. Нагое, прекрасно выполненное, дышащее жизнью тело вступило в резкий контраст с одеждой. Нет, хитон не совсем соскользнул вниз. Богиня опустила его так, как это умеют делать некоторые женщины, хорошо понимая, что обнаженное наполовину или на четверть тело привлекает больше, чем нагота. Да и сам хитон только подчеркивает формы тела; он пышными складками лег вокруг правого бедра, слегка приподнявшись над легкими скользящими сборками нижней одежды, словно богиня желает, чтобы ее заключили в объятия. Полная грудь, сжатая вытянутыми вперед руками, но не потерявшая при этом своих прекрасных очертаний, оставила четкие линии на верхней одежде. И кажется, будто прелестный бант привлекает взгляд к груди богини.
— Нет, это не богиня, Дионисиад, — шепчет Менекрат.
— Ты так думаешь? Тогда мы с тобой придерживаемся одного мнения. Она — девка. Самая пошлая из всех, какие существуют вообще. — Он хрипло смеется. — Вот, возьмите ее такой, какая она есть. Эх вы, глупцы!
Он хватает молоток и яростно бьет резцом по волосам мертвого гиганта, ниспадающим к его змеевидному хвосту.
— Но ты видел еще не все. Посмотри-ка дальше.
Менекрат подчиняется. Теперь он видит, что Афродита хочет попасть своей стрелой в молодого гиганта, борющегося с ее матерью. Он стоит к ней спиной и не подозревает об угрожающей опасности, так как смотрит только на Диону. Чтобы лучше прицелиться, Афродита подняла ногу и твердо поставила ее прямо на лицо второго, поверженного уже бойца. Но он еще не умер, его глаз, который виден из-под ступни богини, живет. Лицо, полуприкрытое сандалей Афродиты, носит черты создавшего его мастера. Менекрат испуганно поворачивается, смотрит на голову богини и быстро отводит взор; его пронизывает жуткое чувство. Он лишь бегло взглянул на ее лицо, но успел заметить то, что, несомненно, заметят и все другие: краешек рта богини чуть тронут улыбкой. Страшная, жестокая улыбка Афродиты.
— Ну, как? — сквозь зубы произносит Дионисиад, опустив молоток.
— Это кощунство и богохульство, — отвечает Менекрат.
— Нет! — кричит Дионисиад. — Это сама правда. Она смеется. Смеется над глупостью мужчин, глупостью людей, которые сделали из потаскухи богиню!
Не сказав больше ни слова, низко опустив голову, Менекрат идет дальше. Надо будет поговорить об этом с царем, думает он, да и со жрецами. Но сейчас на это нет времени. Угрюмые тучи снова надвигаются на мирное небо. Кто знает, сколько еще времени сохранится благословенный мир? Поэтому поздно начинать все сначала. Надо использовать каждый час, чтобы быстрее закончить начатое дело.
Проходят часы, дни, годы. Меньше стучат молотки. Строительство закончено. Стены вокруг алтаря возведены, фундамент готов, празднично поднимаются бледно-голубые ступени парадной лестницы. Наверху, во дворе, скульпторы работают над малым фризом, изображающим эпизоды из жизни Телефа. Плиты этого фриза сразу составили вместе и соединили друг с другом и со стенами при помощи шпон и скоб. Плиты обтесывались прямо на месте. Колонны для портиков частично уже готовы и поставлены. Эвмен считает, что пора устанавливать большой фриз. Надо спешить.