Боги и гиганты

Никто, даже специалисты-скульпторы, не взглянул на бафрон, занимающий всю северную сторону двора. Он представляет собой постамент, на котором стоят многочисленные статуи из бронзы и мрамора. Несмотря на то что все эти статуи великолепны и знамениты, сейчас они теряются перед огромной массой алтаря с его грандиозным фризом. Словно из облаков слышится пение — это начал свое выступление хор. Под звуки прекрасной мелодии шествие двигается дальше. Все его участники находятся под глубоким впечатлением этого неповторимого момента.

Сейчас невозможно как следует рассмотреть отдельные детали алтаря, нельзя даже остановиться возле него. Люди, не замедляя шага, продвигаются дальше.

— Но ведь это уже не рельеф, — шепчет Эвтрезий Пиромаху. — Да и что это такое вообще? Архитектура, превратившаяся в картину, или картина, ставшая архитектурой? Но это не рельеф! Может быть, свободная пластика в рамках рельефа?

Пиромах только кивает головой. Даже ему, который уже так много видел и сам так много создал прославленных произведений, не хватает слов, человеческих слов, способных выразить его благоговение перед божественным зрелищем. Из фриза повсюду выступают боги и гиганты — из углов, из карниза. Они так сильны и могучи, что уже не могут поместиться на отведенном им пространстве.

Процессия заворачивает за угол и движется теперь вдоль тенистой стороны под северным фризом. Эвтрезий затаил дыхание. Он все еще под впечатлением от восточной стороны алтаря, от Аполлона, чистота и ясность образа которого глубоко затронула его сердце. А здесь, в центре северного фриза, властвует богиня ночи и родственные ей Мойры и Эриннии.

Процессия снова огибает угол. Вдали блестит многоцветное море, а в конце северного фриза выступает морской владыка Посейдон со своим трезубцем.

Не все, далеко не все участники процессии смогут понять то, что хорошо знают художники и ученые. Правда, скульпторы начертали на карнизе имена богов и гигантов. Но кто эти Феба или Астерия, или Диона? Имена сами по себе ничего не говорят крестьянам и простым горожанам, проходящим сейчас мимо. Во время ночных богослужений в своих горных святилищах они молятся Великой матери. Они обращают свои взоры к Дионису, к Асклепию. Это их боги, соответствующие их понятиям и потребностям. Конечно, и эти люди ощущают величие и художественную силу нового алтаря. И они счастливы, что могут увидеть его и завтра и послезавтра, смогут показывать его своим детям, гордиться тем, что были свидетелями его освящения. Но люди эти — не греки. Они представляют собой конгломерат разных малоазийских народностей. Они не художники, способные восхищаться композицией или техническим совершенством произведения. Они не ученые, воспринимающие своим искушенным разумом многочисленные и сложные взаимоотношения между группами богов. И не историки, хорошо знающие связь сюжета с историей Пергама. Потому они остаются несколько холодными к тому, что видят. Сердца их не трепещут.

— Мастер, — шепчет Эвтрезий Пиромаху, — алтарь прекрасен, неописуем, неповторим. Однако не обращен ли он лишь к немногим людям? А где же то эллинство, которое он должен олицетворять? В библиотеках? И где те люди, которые смогут его до конца понять? Тоже в библиотеках, или они принадлежат к космополитической элите? А где та вера в божественную мощь, которую он воскрешает? В прошлом?

— Ты прав, мой мальчик, как это ни грустно. Это действительно не алтарь в собственном смысле слова. Это памятник, непостижимо великий и прекрасный памятник. Но теперь замолкнем — церемония начинается.

Люди теснятся друг к другу. Те, кому удалось, пробились во двор между западной стеной и большой лестницей.

Жрица богини очень медленно — не из-за возраста, а в соответствии с торжественностью происходящего — поднимается по двадцати восьми ступеням. Царь и греческие послы следуют за ней. По обеим сторонам шагают флейтисты и глашатаи. Когда все собрались на верхнем дворе, храмовые прислужники погнали жертвенных животных вверх по лестнице.

Снова звучат гимны, а потом начинаются жертвоприношения, и над алтарем поднимается густой, темный дым. Алтарь Пергама освящен и вручен богам.

Под вечер Аттал — брат царя и будущий царь, — Пиромах, некоторые другие приглашенные и мастера вернулись к алтарю. Эвтрезий тоже среди них. Он полон радости и гордости. Ведь сам Пиромах предложил ему остаться у него учеником и помощником, а Аттал пригласил скульптора работать в будущем для Пергама. Теперь Эвтрезий видит все детали алтаря, каждую в отдельности, замечает небольшие недоделки, остатки неснятого камня на той или другой плите, различия в работе отдельных мастеров. Но все мелкие недочеты — и это для понимающих людей совершенно ясно — бледнеют перед великим и единственным сооружением подобного рода, перед новым Парфеноном своего времени.