Боги и гиганты

И вот Хуманн едет в Германию, чтобы навестить семью и сделать предложение Луизе Вервер из Вестфалии, своей первой юношеской любви. Из газет он узнает, что господин тайный советник Курциус прибыл в Висбаден, чтобы набраться сил для путешествия в Италию и окончания первого тома своей «Греческой истории». Хуманн не может больше оставаться в родном городе. Сломя голову он едет в Висбаден и сразу с вокзала направляется в фешенебельный отель, где остановился Курциус. Господина тайного советника нет в отеле. Хуманн не застает его и во второй и в третий раз. Но благоприятный (или неблагоприятный?) случай сталкивает их на прогулке. И теперь Курциус уже не может уклониться от разговора. Правда, и сейчас он не сказал того, что думал. А думал он о том, что, будучи заражен восторгом Хуманна и очарован обстановкой и прекрасным свежим воздухом Пергама, немного переоценил находки и что господин директор Бёттихер, наверное, прав, считая присланные инженером плиты как с художественной, так и с исторической точки зрения незначительными. И с благосклонной улыбкой он советует молодому уважаемому другу не преувеличивать значения каждой своей находки и кроме того…

— Как это ни печально, дорогой господин Хуманн, но Мне следует сказать вам чистую правду. У нас пока нет ни времени, ни денег для вашего любимого Пергама. Пергам ваш конек, и никто не сможет понять вас так хорошо, как я. Ведь у меня тоже есть свой конек, с лета 1838 года, когда я путешествовал по Греции. Это — раскопки Олимпии. Эту мысль я пытался привить своему ученику, нынешнему наследному принцу, и она долгое время была для меня Ceterum censeo[35]

. Сейчас, через тридцать пять лет, мой план, кажется, близок к осуществлению. Между нами говоря, в марте я отправляюсь в Афины, чтобы закончить там предварительные переговоры. И я очень горд и счастлив тем, что могу не только осуществить свою юношескую мечту, но и заложить опору нового здания, которое призвано претворить в жизнь идеальные стремления германской империи в области науки. Наследный принц в восторге от этого дела. Дай бог, чтобы оно удалось!

Взволнованный, он замолкает. Против таких аргументов Хуманн ничего не может возразить. Озадаченный и разочарованный, он молча прощается. Смерть одного — хлеб другого, думает Хуманн. По нет. Не будет смерти. Ни в коем случае не сдаваться. Нужно только освободиться от всех других дел и не строить больше дорог для великого визиря. Надо найти возможность безраздельно посвятить себя Пергаму. Если не с археологами, то без них или, если хотите, даже против них. Но откуда взять средства? «Может быть, позднее», — сказал Курциус. Но это слишком маленькое утешение, а слова «может быть» означают «невозможно». Да, позднее, но не «может быть», а совершенно точно. Это говорю я, Карл Хуманн. Только нельзя опускать голову, дружище! Только не уступать. И ждать Тюхе. Когда-нибудь она вновь тебе улыбнется.

А пока в свой дневник раскопок (Хуманн ведет его образцово, хотя и не имеет образца) под номером 1397 он заносит маленький кусочек львиного фриза и пишет ß столбце «способ получения» (имея в виду приобретения музея) прежнюю фразу: «Подарено К. Хуманном». 26 февраля 1873 года он посылает свой последний инвентарный список античных предметов в консульство. Среди них значатся: два рельефа «от фриза храма Минервы», как он все еще его называет; небольшого размера рельеф (как выяснилось позднее, от фриза Телефа); надписи; архитектурные детали и фигура сидящей женщины — всего девять предметов. К этому он добавляет свое завещание (впоследствии потерянное) относительно раскопок в Пергаме. (Раскопки крепости на горе! Разрешение на вывоз! Монополия для Пергама!) Все это он писал, будучи уверен, что все его труды были напрасны и сам он более не увидит Пергама.

Но Хуманн не собирается строить и шоссейные дороги, хотя и находится перед финансовым крахом, возможно даже уже начавшимся. Строительство, которым Хуманн руководит, прекращается, так как правительство больше не оплачивает его справедливых счетов. Он продает свой дом в Пергаме и переселяется в Смирну. Все, что еще осталось в его частной коллекции, он берет с собой и передает консульству. Кажется, что под его пергамскими приключениями подведена итоговая черта.

Пока что Хуманн должен позаботиться о себе и своей молодой жене, и он может это сделать без особого труда. Как он однажды оказал? Что в Леванте его все знают как облупленного? Предложения произвести межевание или топографическую съемку так и сыплются на него со всех сторон. Но это не может обеспечить его существование. Гораздо большие доходы приносит ему торговля местным наждачным камнем. Хуманн живет так же, как раньше, и может жить еще лучше, но, вопреки своему завещанию, он не в состоянии забыть прежних стремлений.