Боги и смертные: Современное прочтение мифов Древней Греции

Атрей поднял палец – мол, подожди, сейчас ты все узнаешь, – а потом вышел из комнаты и вернулся с накрытым крышкой блюдом. Едва он снял крышку, являя на свет остатки несчастных жертв, Фиест вскочил, перевернув стол, так что остатки варева разлились по полу. Выкрикивая новое проклятие брату и всем его потомкам, он опрометью кинулся прочь, на ходу изрыгая съеденные куски своих детей. Так он и бежал, не видя белого света, из дворца и из царства. Гелиос, в ужасе посмотрев с небес на этот кошмар, натянул поводья, осадил коней, а потом развернул колесницу и отправился по привычному пути в обратную сторону. Единственный раз с начала времен солнце в этот день зашло на востоке.

Фиест затаился в Сикионе со своей дочерью Пелопией, которую он успел забрать в паническом бегстве, вспомнив когда-то полученное от оракула пророчество: если он приживет ребенка со своей дочерью, этот ребенок за него отомстит. В первую ночь побега он изнасиловал Пелопию под одобрительное нашептывание призраков ее братьев. Сына, которого она родила, он назвал Эгисфом.

Атрей, не обращая внимание на проклятие брата, воцарился в Микенах, которые теперь принадлежали ему безраздельно, и вырастил собственных сыновей – Менелая и Агамемнона. Но много лет спустя, когда Атрей приносил жертвы богам на берегу, из камышей выскочил Эгисф и убил его. Теперь бежать пришлось Агамемнону и Менелаю, потому что власть захватил Фиест. Укрывшись в Спарте у царя Тиндарея, они посватались к его дочерям. Елена, за руку которой состязались все достойные женихи Греции, выбрала в мужья Менелая и получила благословение отца на свадьбу. Агамемнон женился на ее сестре Клитемнестре.

Встав во главе армии Тиндарея, Агамемнон выгнал Фиеста и Эгисфа из Микен и занял трон. А когда Тиндарей умер, не оставив наследников-сыновей, Менелаю досталась Спарта. Так, взвалив на себя весь груз проклятий за три поколения, братья начали свое царствование.

{123}

Возвращение Агамемнона

Путь из Трои домой оказался для Агамемнона не из легких. Когда греческие корабли проходили мимо Гирейских скал, поднялась буря. На глазах Агамемнона корабль, на котором плыл Аякс Оилид, разбился об утесы, и Эгейское море запестрело телами тонущих. Посейдон подкинул Аяксу обломок обшивки, волны подхватили его и вынесли на сушу, но локридцу хватило безрассудства похвастаться, что он спасся от смерти исключительно собственными усилиями. За это Посейдон расколол трезубцем скалу, на которой стоял Аякс, и поверг его в пучину. Агамемнон погиб бы тоже, если бы его не спасла Гера, все еще празднующая падение Трои. Но все беды остались позади – царь, ступив наконец на родной берег, поднимался на холм к микенской крепости. Он въехал на колеснице в Львиные ворота, прокатил мимо массивных стен и остановился перед дворцом.

Впервые за долгие годы его охватил страх. Клитемнестра и сейчас, спустя десять лет, стояла перед его мысленным взглядом как живая – такая же, как тогда, когда он видел ее в последний раз, в повозке, увозившей ее с сидящим на коленях Орестом из Авлиды. Черные волосы, растрепанные крепчающим ветром, хлестали ее по щекам, темные глаза буравили сердце Агамемнона. Он ведь не думал, что она окажется в Авлиде, когда дочь будут приносить в жертву, и предполагал написать ей уже из Трои и что-нибудь наврать о смерти Ифигении. Допустим, несчастный случай. Или болезнь. Если повезет и если как следует пригрозить воинам, Клитемнестра так и не узнает, что случилось на самом деле, и ей не будет мерещиться холодное лезвие ножа, рассекающее беззащитное детское горло.

И вот теперь он увидел ее перед дворцом – она внушала трепет даже издалека. Массивное золото, обвивавшее ее руки и шею, сияло так, что глазам Агамемнона стало больно, когда он выбрался из тени крепостных стен. Клитемнестра ждала его, наряженная, будто на праздник. Что ж, подумал он, может быть, за десять лет гнев ее поугас и она успела поразмыслить о том, что тогда стояло на кону и что было куплено ценой жизни их дочери. Не за этим ли боги шлют человеку страдания – чтобы он извлекал из них уроки?

Когда он подъехал ближе, из-за спины Клитемнестры вышли слуги и расстелили на земле алую дорожку – дорогое полотно, окрашенное слизью морских моллюсков. Даже для богатых Микен это была варварская, кричащая роскошь. Такие вещи Агамемнон выволакивал из сокровищницы троянского дворца и жег – просто чтобы почувствовать, каково это, жечь такую красоту. Он сошел с колесницы, сделал шаг к дорожке, но замер у самой кромки, выжидающе глядя на Клитемнестру, стоявшую на противоположном конце.

– Добро пожаловать, муж мой! – произнесла она. – Приди по алой дороге в мои объятия! Сколько раз я впадала в отчаяние, думая об этом дне! Сколько раз слуги вынимали меня из петли, которую я свивала, обезумев от горя! Сколько раз во сне я видела, как стрелы, копья и мечи превращают твое тело в решето! Но теперь мое самое заветное и неусыпное желание наконец исполнится!