Боги и смертные: Современное прочтение мифов Древней Греции

Затем за деревянной стенкой заспорили снова, но так сумбурно и невнятно, что Менелай почти ничего не разобрал. В конце концов конь качнулся вперед – они покатились, хотелось бы надеяться, к городским воротам, а не на какой-нибудь утес, откуда коня спихнут в море со всеми в нем засевшими. Но вот колеса загрохотали по мостовой, и у Менелая отлегло от сердца, а еще чуть погодя пол накренился – передняя часть корпуса задралась вверх, и сидящим внутри пришлось из последних сил держаться, чтобы не покатиться к хвосту, выдавая себя бряцанием оружия. Скрипя осями, конь со своим тайным грузом вкатился в Трою.

Этим вечером троянцы праздновали, как им казалось, победу. Десять лет горя и нужды, переизбытка похорон и отчаянной нехватки еды – и вот чудовищная война наконец закончилась. Они пели и плясали, ели и пили, уничтожая тщательно рассчитанные припасы. Они принесли в жертву богам отощавших коз, которых в мирное время давно зарезали бы, а в войну берегли ради редких капель молока и жалких крох сыра. Они обмотали шею коня шерстяными повязками, а у массивных ног жгли благовония, будто и его причисляли к богам.

Затаившиеся внутри коня сидели бесшумно – если не считать того жуткого момента, когда кто-то из богов надоумил Елену встать прямо под люком в брюхе коня – как нарочно, как будто она знала, что там есть люк, – и коварно взывать к военачальникам по очереди голосами их жен. Она едва не сгубила всю затею: голоса получились так похожи, что некоторые из полководцев затряслись в беззвучных рыданиях. Сидящим рядом пришлось больно щипать своих товарищей за руку, чтобы вернуть к действительности. Наконец Елена со смехом удалилась.

Дождавшись, когда следом за ней стихнет и погрузится в сон вся Троя, Синон прокрался к коню и выбил условленную барабанную дробь на его ноге. Менелай открыл люк и спустился по веревке на троянский акрополь. За ним вылезли остальные – Одиссей последним. Синон прошествовал к воротам, которые по-прежнему стояли распахнутыми, дошел до берега и факелом подал сигнал флоту, скрывавшемуся за соседним островом Тенедос. Гребцы налегли на весла, корабли двинулись сквозь темноту назад к Трое.

Перебить троянцев не составило труда – многие и так валялись в беспамятстве после ночной попойки и гуляний. А вот с царской семьей пришлось повозиться; прочих троянских женщин и детей тоже удалось собрать не сразу.

Еще кое-кто упорно не давался им в руки. Менелай, в очередной раз обдумывая, как поступит с Еленой, когда наконец до нее доберется, решил, что лучше будет расправиться с ней здесь, в Трое. Он не представлял, как они снова смогут жить вместе и восседать в Спарте бок о бок на соседних тронах. Лучше без царицы вообще, чем царица, которой плюет в спину вся страна. И воспитывать дочь – сколько ей сейчас? одиннадцать, двенадцать? – ей уже не доверишь. Каким примером она будет девочке? Да что там, даже просто пустив эту потаскуху обратно в дом, он перечеркнет дочери все шансы на удачное замужество.

А потом он завернул за очередной угол в запутанных коридорах дворца – и увидел ее. Это совершенно точно была Елена – не постаревшая ни на день, хотя красота ее все же несколько поблекла. Но, может, подумал Менелай, она просто меркнет на фоне всего этого варварского великолепия и кричащей роскоши. Ему невольно вспомнилась та, прежняя Елена, рассыпающая свой серебряный смех по золотому от солнца двору его дома. Он встряхнулся, отгоняя воспоминание, и снял шлем, чтобы она видела, кто перед ней. А потом, не сводя с нее глаз, вынул меч из ножен.

Елена выдержала его взгляд, гордо вскинув голову. А потом медленно отстегнула пряжки, скрепляющие ее хитон на плечах. Мягкая шерсть скользнула вниз, открывая грудь – все такую же упругую и идеально вылепленную, невозможно юную даже спустя годы. Перед глазами у Менелая поплыло, меч выпал из руки и звякнул о плиты пола.

– Возвращаемся, муж мой? – проговорила Елена.

{121}

Троянки

Когда греки хлынули в Трою, царь Приам погиб, приникнув всем телом к алтарю Зевса, – старика, не слушая мольбы о пощаде, убил Неоптолем. Рыдающую Гекубу в одежде, забрызганной кровью зарубленного на ее глазах мужа, воины Неоптолема поволокли в хижину, где собирали всех женщин царской семьи.

Искала защиты у богов и дочь Приама Кассандра – она кинулась в храм Афины и обхватила обеими руками статую богини. Когда-то Кассандру добивался сам Аполлон и, пытаясь завоевать ее расположение, наделил даром предвидения, однако царевна осталась непреклонной в своем намерении хранить целомудрие. Тогда уязвленный Аполлон проклял подаренную способность: пророчествам Кассандры перестали верить. Девушка знала, что ее брат Парис навлечет беду на город; знала она и о том, что скрывает в себе гигантский конь, но все предостережения, едва сорвавшись с ее уст, развеивались, словно дым по ветру.