Боги и смертные: Современное прочтение мифов Древней Греции

– Одиссей, – возвестил он, утолив жажду, – ты думаешь, что возвращение домой будет сладким как мед, однако для тебя оно будет горьким как желчь. Посейдон гневается на тебя за то, что ты ослепил его сына, и он будет строить против тебя козни. Но ты все же сумеешь вернуться, если обуздаешь свои худшие порывы – и своих товарищей заодно. Самое главное – не трогай коров Гелиоса! Иначе придется тебе возвращаться одному и на чужом корабле. Дома ты найдешь наглецов, добивающихся руки твоей жены и разоряющих твое хозяйство. Не выдавай себя раньше времени, а потом истреби их силой и хитростью вкупе. Потом отправляйся в новое странствие – возьми весло и иди прочь от берегов, пока не найдешь народ, который не ест соли и не знает, что такое море. Когда кто-нибудь назовет твое весло лопатой для веяния, ты поймешь, что зашел достаточно далеко. Там воткни весло в землю и принеси жертву Посейдону. Когда ты состаришься и твой народ будет жить счастливо и благополучно, легкая смерть придет за тобой с моря.

Я выразил надежду, что все сбудется, как он говорит, а потом спросил, почему меня не узнала родная мать.

– Призрак, окончательно ушедший в Аид, сможет узнать тебя, только выпив крови, – ответил он и растворился в толпе теней.

Тогда я позволил матери напиться из ямы. Как она удивилась при виде меня! Объяснив, что я здесь делаю, я стал выведывать у нее, как она умерла и что ей известно о делах на Итаке.

– Пенелопа верна тебе. Дух ее крепок, хотя сердце рвется на части, – рассказала мать. – Телемах растет, с ним все хорошо. А вот отец твой Лаэрт тоскует и чахнет без тебя. Он совсем не заботится о себе и вскоре скончается. Поэтому же ушла из жизни и я, дорогой мой, – истаяла от тоски.

Я попытался ее обнять, но руки нащупывали одну пустоту. Острая боль пронзила мне сердце, и я зарыдал.

– Дитя мое, – проговорила мать ласково, – таков удел всех смертных. Тело умирает и сгорает в огне, оставляя лишь бесплотную душу. Помни это и расскажи Пенелопе.

С этими словами призрак матери тоже скрылся в толпе.

Тогда Персефона подослала ко мне тени прославленных женщин, и каждая рассказала свою историю. Среди них была и Антиопа, которую любил Зевс, и Алкмена, родившая от него Геракла, и Мегара, жена Геракла, и жена Эдипа Иокаста, она же его мать, и Леда, жена Тиндарея, и Эрифила, за подкуп отправившая мужа на смерть, и Федра, и Прокрида, и Ариадна, и многие другие. Следом за ними явился дух Агамемнона. А я ведь даже не знал, что он погиб! Напившись крови, он зарыдал. Я спросил его, как же он умер.

– Знай, Одиссей, меня убил этот подлец Эгисф – с помощью моей потаскухи жены. Так что будь начеку, даже такой хорошей жене, как Пенелопа, нельзя доверять полностью – и потом, она как-никак двоюродная сестра и Клитемнестре, и Елене. Не входи в дом в открытую! Прикинься кем-то другим, разведай сперва обстановку.

Потом он спросил меня о своем сыне, Оресте, но я о нем ничего сообщить не мог. Мы плакали вместе с Агамемноном, когда пришел призрак Ахилла.

– Ахилл! – воскликнул я. – Ты теперь, наверное, царь мертвых! Ты всегда был лучшим среди нас, мы все смотрели на тебя как на бога. Готов спорить, что ты и здесь, в Аиде, обладаешь огромной властью.

– Нет, Одиссей, – ответил он. – Здесь для всех все одинаково – никаких удовольствий, никакой радости. Я бы охотнее был рабом у самого бедного крестьянина там, наверху, на земле, чем царем под землей. Но расскажи мне, как там мой сын? И мой отец?

– Про Пелея ничего тебе сказать не могу, однако Неоптолемом под Троей ты мог бы гордиться – он показал себя отважным воином и отправился домой с богатой добычей.

Едва договорив, я заметил Аякса Теламонида. Я попытался заговорить и с ним, но он все еще злился, что доспехи Ахилла достались мне, а не ему, и с оскорбленным видом ушел прочь. Видел я тени и других знаменитых мужей. Видел Миноса, вершившего суд, видел Ориона, который и после смерти продолжал гоняться за дичью. Видел и тех, кого сурово наказали за содеянное на земле: распростертого на земле Тития, вопящего от боли, измученного жаждой и голодом Тантала, изнуренного Сизифа, вновь упускающего камень у самой вершины.

Еще я видел Геракла. То есть его призрак. Ведь сам Геракл стал богом. Но даже его тени хватило, чтобы остальные разбежались с криками, когда он двинулся через всю эту бесплотную толпу с натянутым луком в руках. Меня он узнал сразу и догадался, что я здесь из-за таких же гонений, от которых страдал при жизни он сам. Я мог бы повидать и других – усопшие обступали меня со всех сторон, – но я начал опасаться, как бы Персефона не натравила на меня голову Медузы. Поэтому мы со спутниками вернулись на корабль и поплыли обратно к острову Цирцеи.

{135}

Губительницы моряков

Одиссей продолжал:

Выйдя на берег, мы сожгли тело Эльпенора и насыпали курган над его прахом. Обливаясь слезами, воткнули в курган его весло. Ужинали мы в тот вечер в доме Цирцеи.