Боги и смертные: Современное прочтение мифов Древней Греции

Это предложение устроило целителя, и он принялся за работу. Определить, кто за всем этим стоит, ему удалось в два счета. Корова – любимое животное Геры, богиня фактически поставила этим помешательством царевен свое тавро. Так что для начала задачей Мелампа было умилостивить ее роскошными подношениями – золотом, павлинами, искусно расшитыми одеяниями. Когда богиня, по его расчетам, уже склонялась к тому, чтобы снять морок, он стал чистить девушек от скверны всем, чем только можно: в ход шел черный морозник, синие пролески, сера, морская вода – а также поросята, которых он резал над головами девушек. Их кровь и смыла остатки наваждения.

Напоследок Меламп повел царевен, теперь являвших собой образец кротости и скромности, к источнику, в воду которого он подмешал лишь одному ему известные снадобья. Они испили оттуда – и исцелились окончательно. Дочери Пройта снова стали людьми – не только телом, но и духом. Со временем к ним вернулась и былая красота – но не спесь.

Меламп и Биант с новобрачными остались помогать Пройту править Тиринфом. От Мелампа и его жены пошел род непревзойденных провидцев и целителей, которые на протяжении многих поколений будут наставлять смертных.

{35}

Пан и Сиринга

Когда великий бог Пан появился на свет, его мать завизжала в ужасе при виде новорожденного и, вырвавшись из рук повитух, со всех ног кинулась прочь.

Отец же ребенка – Гермес – рассмеялся довольно и с нежностью прижал сына к груди. Малыш был действительно странный, что и говорить. На макушке торчали бугорки пробивающихся крошечных рожек, а под ямочкой на подбородке намечалась едва заметная, но вполне отчетливая бородка. Непроизвольно открывшиеся удивленно моргающие глаза оказались желтыми. Черные зрачки были вытянуты горизонтально, словно полосы, проведенные кистью на свитке.

Но это все было бы еще не так страшно – гораздо больше роженицу испугало другое. Если до пояса малыш более или менее напоминал человека, то бедра и ноги у него были точь-в-точь как у козлов, которых пас ее отец, Дриопс, а пониже спины торчал куцый хвост. Глядя на все это «великолепие», молодая мать не знала, что и думать. Что же такое она родила? Чудовище? Знамение, которое прорицатели истолкуют, а потом утопят?

Человек, которому Дриопс отдал свою дочь в жены, казался вполне обычным, когда явился на их скотный двор в Аркадии, – бродячий козопас, ищущий, к кому бы наняться. Теперь же этот козопас сбросил личину и предстал в своем истинном обличье лучезарного олимпийца в золотых сандалиях с птичьими крылышками на пятках. Своего сына он бережно закутал в кроличьи шкурки и назвал Паном. А потом вознесся с ним на Олимп. Какие бы сомнения ни одолевали дочь Дриопса в дальнейшем, в одном она могла быть уверена: ребенок получился таким странным не из-за нее.

Гермес с гордостью представил Пана другим богам – те разглядывали странное создание, спящее на руках отца, с любопытством. Олимпийцам не раз доводилось превращать людей в животных и превращаться самим, когда цель того требовала, но здесь явно происходило что-то иное: это дитя навсегда застряло между животным и человеком. Может быть, Гермес сделал его таким потехи ради? А что, и вправду ведь умора!

Тут Пан открыл глаза – на этот раз специально – и уставился на богов. Во взгляде его сквозило безумие, от которого им стало не по себе. В следующий миг малыш зевнул, и небожители снова залились смехом, но все единодушно признали, что этому Гермесову отпрыску (кто-то добавил бы «как и самому Гермесу», если бы не олимпийская вежливость) самое место на пастбищах и в лесах его родины. И только Дионис даже бровью не повел, лишь улыбался чему-то известному ему одному. Теперь он уже не самый младший и не самый странный. Он чувствовал, что у них с племянником найдется много общего.

Пан, как и положено богу, рос быстро. Вскоре он уже щеголял самыми настоящими рогами и длинной козлиной бородой. С козлами его роднило еще одно не менее стремительно развившееся свойство – постоянное возбуждение. Поначалу он удовлетворял свое неуемное желание в отарах, которые паслись по холмам, но со временем его стало тянуть к нимфам и пастушкам.

С его внешностью соблазнять их было трудновато – да что там, даже приблизиться не получалось. Стоило ему показаться объекту вожделения на глаза, и тот улепетывал со всех ног, не помня себя от страха, слыша только бешеный стук сердца в ушах и умирая от ужаса перед увиденным. Поэтому добиться желаемого Пану удавалось, только застав жертву врасплох.

Однажды он увидел нимфу дуба Сирингу, которая охотилась с Артемидой, и пленился изгибами ее стройного тела и горделивым лицом. Собственно, Сиринга была настолько похожа на Артемиду, что, если бы не лук, сделанный из рога, а не из золота, даже Аполлон, наверное, мог бы перепутать ее со своей сестрой.