Боги Лавкрафта

Тонто вновь разразился смешком, девушка завизжала. Я самым тупым образом вцепился в ее руку. Не знаю, что я тогда намеревался делать, пытаясь удержать ее, но так и не понял этого. Пистон отбросил меня в сторону одним движением толстой, как полено, ручищи. Я упал на землю, прямо в окутавший меня холодный туман. Меня немедленно замутило, словно бы это был не туман, а ядовитый газ. Я заставил себя подняться на ноги, и Пистон ткнул в мою сторону длинным и грязным пальцем.

– Надо же, а я намеревался оставить тебя в живых.

Однако в то мгновение мне было не до Пистона. Взгляд мой был прикован к чаше. Сначала мне показалось, что туман истекает из нее, но затем я понял, что ошибаюсь. Туман не вытекал из чаши, он поднимался к ее краю и переливался внутрь, словно бы кто-то включил установленный внутри нее пылесос. Течение его все ускорялось и ускорялось, и, наконец, одним безмолвным движением последний клок тумана исчез за краем чаши.

На малейшую долю секунды настала полная тишина. A затем прогремел рык. Столп вязкой и маслянистой жидкости, только более плотной и вязкой, взлетел прямо из середины чаши. Пистон отшатнулся, Тонто тоненько вскрикнул. Я следил за тем, как вырастает столп, устремляясь вверх, вверх, вверх, в вечную тьму над головами. Я подумал, что, если у подземелья есть кровля, столп вот-вот врежется в нее, однако времени на размышления уже не было. Поток обрушился вниз, но не разбился об пол, а собрался над чашей в огромный, пульсирующий жизнью черный ком.

– Пистон! – выкрикнул Тонто. – Пистон, что происходит?

Однако у Пистона не было ответа. Все мы были в одинаковом положении, замершие на месте свидетели события, не предназначавшегося для наших глаз. А затем случилось нечто такое, чего я не мог ожидать, – события приобрели еще более худший оборот.

Черная сфера перестала быть черной сферой. Она вздулась и разделилась, и мне показалось, что я заметил ступни, ладони и когти. Вопросов более не оставалось. Перед нами возникала какая-то тварь. Она не выходила из черной сферы. Она только что была ею.

Боров взирал на рождение этого чудовища, и, как мне кажется, хватка его ослабела, ибо девушка сделала то, что на ее месте сделала бы любая здравомыслящая особа, – она побежала. Никто даже не попытался остановить ее. Нас троих словно прибило к месту стальными гвоздями. Девушка вполне могла бы спастись, однако едва она поравнялась со мной, подобие руки из черного ихора исторглось из сердца твари и хлыстом обхватило ее за горло. Она тоненьким голосом вскрикнула, скорее от испуга, чем от боли, словно бы поверить не могла в то, что все это происходит с ней. Немедленно последовавший рывок, способный сломать ее шею и, наверное, сделавший это прямо на месте, втянул ее в середину живой пустоты.

Тварь сделала шаг вперед, и я понял, что она намеревается подвергнуть всех остальных участи несчастной девушки. Я посмотрел на них: на Пистона, на Борова, на Тонто. Они были похожи на детей, на испуганных до смерти дошколят. Исчезла вся крутая бравада, маска, которой они запугивали людей более мелких и слабых, чем они сами. Теперь они предстали перед лицом конца всея и всего. Во всяком случае, конца всея и всего для них самих. Тварь сделала еще один шаг. Вход в храм располагался прямо за моей спиной. И если бы я сорвался с места, то, возможно, успел бы улизнуть, пока этот монстр расправлялся с нечестивой троицей.

Но, о пекло, я не мог этого сделать. Еще раз скажу: не надо принимать меня за героя. И, если честно, твари, в ночи приходящие, пугают меня не меньше, чем любого человека. Просто совесть привыкла докучать мне, и я знал, что если брошу этих троих сукиных сынов погибать, то однажды пожалею об этом. Да, цена им была грош, всем троим подонкам, и я чувствовал, что гибель девушки уже занесена в списки грехов этих скотов. Однако если сосчитать все, добра в этой троице, возможно, было больше, чем в одном мне. И потом, клоун родео является чем-то вроде агента секретной службы. Он обязан протрубить вызов вне зависимости от того, как бы ни облажался человек, которого он защищает.

Пистон, Боров и Тонто не сдвинулись с места даже на полдюйма, однако тварь – даже не знаю, как еще можно назвать это – уже шла, скользила, наплывала или двигалась как-то иначе в их сторону. И я поднял вверх свою культю и испустил самое лучшее в моей жизни подражание боевому кличу армии южан. Прадед был бы горд мной.

– Эй ты, надутая коровья лепешка!

Понятно, оскорбление было не из самых серьезных, известных мне, однако оно сработало. У твари, собственно, не было никакой головы, однако я скорее ощутил, а не увидел, что она повернулась, и притом был полностью уверен в том, что все ее внимание обращено ко мне.

– Перед тобой честный перед богом клоун родео, обладатель удостоверения Братства американских тореадоров номер 229, и вот что я тебе скажу. Я укрощал быков в два раза больших тебя и столь же уродливых… и я ни на грош тебя не боюсь!