Боги, святилища, обряды Японии

Во многом взращиванию представлений о японцах как единой нации не только на уровне интеллектуальной элиты, но и простолюдинов способствовало стимулируемое священнослужителями Исэ дзингу и других крупных святилищ массовое паломничество простого люда. В результате этого постепенно складывался образ единой страны, в отдаленных точках которой живут люди, объединяемые общей верой, культурой и языком. Это же стимулировало и переосмысление культа

Аматэрасу — из божественной прародительницы исключительно императорского рода она превращалась, при активной поддержки этой идеи самими священнослужителями Исэ дзингу

, в первобожество всех японцев без исключения, а массовое распространение амулетов с ее именем, а также с именами божеств других популярных святилищ (их получение само по себе играло важную роль в совокупности мотивов, побуждавших людей отправляться в паломничество), приводило к появлению домашних синтоистских алтарей-камидана как подобающего места для хранения и почитания таких амулетов. В свою очередь это способствовало появлению представлений об общем принципиальном единстве всех локальных культов

ками, чему способствовало и стимулируемое правительством сёгуна их организационное единство. Принятый в 1665 г. «Закон о священнослужителях всех святилищ» (?????????) наделял клан Ёсида правом присваивать ранги святилищам, давать почетные титулы рэйдзин

и мёдзин, а также фактически рукополагать священнослужителей, выдавая разрешение на официальное ношение ритуального облачения. Как уже отмечалось выше, исключение составляли известные святилища со своей собственной наследственной священнической традицией, а также небольшое число святилищ, подчиненных роду Сиракава, которому впоследствии также было даровано право, аналогичное Ёсида. Вся вторая половина периода Токугава прошла под знаком борьбы за расширение сферы влияния между двумя этими кланами, однако Ёсида сумели сохранить свое превосходство, создав некое подобие единой национальной синтоистской церкви.

Власти же стремились к тотальному контролю за духовной сферой, стремясь исключить всякую альтернативу официально одобренному дискурсу. Создание любого нового религиозного учения, а тем более организационное строительство, воспринималось как потенциальная угроза устоям власти, и практически только его «синтоизация» (инновации в рамках буддизма были, как мы помним, фактически запрещены) и последующее одобрение либо Ёсида, либо Сиракава могло обеспечить официальное признание, хотя и это не давало стопроцентную гарантию отсутствия репрессий со стороны властей, особенно после 1840 г., когда положение сёгуната стало особо шатким.

Многие начавшиеся появляться во все возрастающем числе новые религиозные течения создавались преимущественно на основе набиравшей силу по вышеуказанным причинам почвеннической парадигмы. Главным фундаментальным мотивом к появлению новых учений была потребность в конвертации умозрительных построений «большой традиции» в действенные рецепты, способные улучшить или, по крайней мере, облегчить жизнь людей. Осуществление принципа «делания себя» объективно требовало «прикладного знания» (дзицугаку ??), обеспечивающего эту трансформацию. В самом неоконфуцианстве это выразилось в критике занятий исключительно экзегетикой классических текстов в сочетании с достаточно абстрактным теоретизированием и переходе к поиску новых смыслов и практических методов их воплощения исходя из существующих реалий.