«Бой абсолютно неизбежен»: Историко-философские очерки о книге В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм»

До тех пор, пока идеи Маха и Авенариуса были предметом увлечения лишь сравнительно малочисленной группы литераторов, рекламировавших их в своих книгах и статьях, особой опасности для партии в том не было. С закономерным расширением в годы реакции сферы философского сознания, по мере втягивания значительного числа членов партии в общетеоретические занятия и дискуссии эта опасность серьезно возросла.

2. «Чего искать русскому читателю у Эрнста Маха?»

И вот еще что необходимо принять во внимание: сами махисты из среды социал-демократов преподносили свою философию как подлинно пролетарскую, как наиболее соответствующую целям партии, ее революционной политике и тактике.

Особенно отличался в этом отношении Богданов. Во вступительной статье к книге Э. Маха «Анализ ощущений и отношение физического к психическому» он писал: «Роль философии заключается, вообще говоря, не в том, чтобы давать непосредственные директивы для жизни и борьбы, а в том, чтобы вырабатывать деятеля жизни и борьбы – человека – в существо, могучее своей внутренней цельностью и определенностью, широтой и ясностью взгляда, неуклонностью своей логики… И в этом смысле строгая и стройная, богатая научным содержанием философия естествознания (т.е. махизм. – А.В.) имеет громадное значение»[100].

Далее Богданов утверждал, что у Маха можно встретить «выводы, не только тесно соприкасающиеся, но прямо совпадающие с идеями исторического материализма», а в заключение заявлял: «У Маха многому можно научиться. А в наше бурное время, в нашей залитой кровью стране особенно дорого то, чему он учит всего больше: спокойная неуклонность мысли, строгий объективизм метода, беспощадный анализ всего принятого на веру, беспощадное истребление всех идолов мысли. Все это нужно нам не только для цельности и научности мировоззрений»[101]

.

Такого рода фразеология могла обмануть и обманывала многих, в том числе и представителей научной и художественной интеллигенции. Однако никакого злого умысла здесь, конечно, не было: в утверждениях своих Богданов был совершенно искренен, так же как и Луначарский, полагавший, что его философские работы, настоянные на эмпириокритицизме и все больше оформлявшиеся в концепцию богостроительства (а это представляло еще бóльшую опасность), могут способствовать привлечению к революционному марксизму новых сторонников. В статье «Будущее религии», призывая не бояться слова «религия» и утверждая, что, развивая фейербаховскую концепцию религии, Маркс «окончательно помог человеческому самосознанию стать человеческой религией», Луначарский заявлял: религия жива и будет жить; «в идеях социал-демократии содержится новая религия…»; «…что же значит иметь религию? Это значит – уметь мыслить и чувствовать мир таким образом, чтобы противоречия законов жизни и законов природы разрешались для нас. Научный социализм разрешает эти противоречия, выставляя идею победы жизни,

покорения стихий разуму путем познания и труда, науки и техники»[102].

Когда кадет А.С. Изгоев (будущий веховец) бросил Луначарскому по поводу этой статьи упрек в том, что раньше он всегда отрицал религию, а теперь, когда на нее появился спрос, вынул ее словно из кармана[103]

, Луначарский так ответил ему: «Та религиозно-философская точка зрения, которую я старался развить в последних статьях, установилась у меня в общих чертах более десяти лет тому назад. Лет 11 тому назад я изложил ее в Киеве в реферате „Социализм и идеализм“. В числе оппонентов были, между прочим, Н. Бердяев и В.В. Водовозов. Я всегда отвергал, отвергаю и буду отвергать всякую мистику, метафизику, веру в потусторонний мир и вмешательство потусторонних сил. Подобные верования я считаю ядом, разлагающим творческую и революционную энергию человечества.

Но я во всех статьях, где говорил на эти темы, указывал на то, что мы тем более смеем отвергать „небо“, чем более уверены в силе и красоте реальной, земной религии, религии жизни, вида. Я настаивал неоднократно на том, что психологической сущностью этой религии не может быть „уверенность“, а только надежда… Я мыслю так, как мыслил всегда».

И далее с пафосом проповедника Луначарский продолжал: «Утверждаю, что в России и на Западе фактически вырабатывается новая религия… Не претендую ни на минуту на роль руководителя, тем менее – изобретателя религий, но хочу формулировать то, что накипает в коллективной душе передовой демократии, членом которой являюсь. Давно зреет во мне новая религия, как зреет в сотнях моих товарищей, знакомых мне и неизвестных. Время пришло. От избытка сердца глаголят уста…»[104]