Боярин

Пройдя меж приземистыми конюшнями на задний двор, заставленный санями, телегами, бочками, «стожками» дров и всем таким прочим, «гудошники» отыскали нужную башню, на верхней площадке которой, под крышею, маячили на фоне пока еще светлого неба черные силуэты воинов в островерхих шлемах.

У самой же башни, у небольших воротец – ничего себе, калиточка! – тоже толпились воины. Кто-то в блестящих, из узких металлических пластинок, панцирях, кто-то в латах из полированной кожи, а кто и в простом монгольском доспехе – хураге – напоминавшем обычный стеганый халат.

– Татары! – оглядываясь, недоуменно присвистнул идущий впереди Митоха. – И что им тут надо-то?

– Да мало ли, – Ремезов махнул рукою. – Нам бы выбраться отсюда скорее, а эти… эти пусть, что хотят, желают.

– Эй, хэй! – дернув струны гусель – чтоб слышали все, кто идет – закричал Окулко-кат. – Отворяй, добры молодцы, ворота.

«Добры молодцы» – те, что на башне – даже не повернули головы, а вот монголы очень даже насторожились, раз-два и уже окружили беглецов плотной толпою, плотно ощетинившей копьями – и некуда было деваться!

Засада! – похолодел Ремезов, краем глаза заметив того самого парня, служку с тупым круглым лицом.

Выдал? Или специально был поставлен?

Монголы внезапно подтянулись, вскинули в приветствии копья. Беглецы повернулись разом…

– Ну, здрав будь, Паша, – улыбнулся только что подъехавший на коне степняк с красивым лицом и длинными рыжевато-черными волосами. – Не хочешь мне ничего поведать, а?

Глава 4

Летающий шар

Март 1244 г. Смоленск

– Здравствуй. Ирчембе-друже! – сняв скоморошью маску, Ремезов широко улыбнулся в ответ. – Хочешь что-то узнать? Здесь?

– Не здесь.

Дернув шеей, степняк спешился, поприветствовав спутников Павла кивком, а боярышню – отдельным поклоном:

– Приглашаю вас в гости. Тут, недалеко, – Ирчембе-оглан указал рукою на ряд хором, как видно, предназначавшихся для высоких гостей. – Провожу вас лично и… отказываться не советую.

– Что ж, пойдем, – согласно кивнул боярин. – С большим удовольствием с тобой пообщаюсь. Думаю, Ирчембе, ты тут гораздо больше нашего знаешь. Ты, кстати, кто теперь? Не думаю, чтоб, как прежде, сотник.

– Минган-у нойон, – с гордостью отозвался воин и тут же поправился: – Впрочем, к моему нынешнему поручению это отношения не имеет. Ну, что вы стоите-то? Прошу! Нет, нет, «личин» не снимайте и ты, Павел, свою надень.

Ремезов махнул рукой своим – мол, делайте, что говорят – и хмыкнул:

– Твой человечек – круглолицый служка – вижу, про нас сообщил? А как ты узнал, что это именно я?

– А кому еще нужно освобождать боярышню Полину? – Ирчембе-оглан рассмеялся, бросив повод коня подскочившему нукеру. – Ты переодел супругу в скоморошье платье, забавно.

– Но ты ее сразу узнал!

– Я же охотник. И воин. Неужто не отличу мужчину от переодевшейся в мужскую одежду женщины?

Они так и пошли в дальний угол двора, к гостевым хоромам – тысячник Ирчембе-оглан, давний знакомец (но друг ли?) Ремезова, сам Павел, его люди – Митоха с Окулкою – и юная супруга.

– Поговорим с глазу на глаз, – поднимаясь по высоким ступенькам крыльца, предупредил степняк. – Твои воины и жена пусть пока посидят в людской, попьют квасу и пива. Я вижу, у вас гусли – пусть играют, поют. Пусть все знают, зачем ханский посланец Ирчембе-оглан пригласил скоморохов – чтоб веселее уснуть.

– Что ж, будь по-твоему, – задумчиво кивнув, Ремезов замолчал, чувствуя кроющуюся в словах тысячника тайну.

Он что-то не договаривал, этот сын степей, а, может быть, просто опасался сейчас сказать лишнее.

– Вот сюда, налево проходи, – войдя в людскую, степняк показал рукою на низенькую дверцу. – Там и поговорим, там и сядем. У меня есть прекрасное вино и, клянусь Христородицей, мы его сегодня выпьем!

Ирчембе-оглан, как и многие из его сородичей, исповедовал христианство несторианского толка, не особо почитавшее иконы и отрицавшее официальную церковь, к тому же не признающее богосущность Христа. Еретики, что тут скажешь, но тем не менее – христиане, не мусульмане и не язычники.

Скрипнув, затворилась дверь, и Павел уселся за стол напротив навязчиво гостеприимного тысячника. В небольшую комнатку-келью со слюдяным окном и узкими лавками выходила боковой стеною топившаяся из людской печь, выложенная ордынскими поливными изразцами – изумрудно-голубыми, сиреневыми и желтыми. В серебряном, стоявшем на столе шандале уже горели недешевые восковые свечи, тут же, рядом, находился и кувшин с вином, и тонкие, синеватого булгарского стекла, бокалы, издающие приятный уху звон. Чокнулись, выпили сразу, а уж потом, вытерев губы салфеткой из китайской бумаги (по тем временам полный изыск и невероятной роскошество, вот вам и «дикий степняк»!), Ирчембе-оглан пристально посмотрел на гостя:

– Я скажу тебе все, что ты хочешь спросить. Ты готов выслушать?

– Затем, собственно, и пришел, – сгорая от любопытства, боярин пожал плечами. – Вернее, ты меня привел.

– Я просто знал, что ты явишься. Использовать нищих мальчишек… ловко!

– Старец? – вскинул глаза Ремезов.

Посланец кивнул: