Боярин

Гостевые горницы тянулись в хоромах анфиладою, по крытым переходам – галереям, сеням да лесенкам – из сруба в сруб, тут важно было не ошибиться, разыскать тот затвор, где томилась «боярышня Павлина». Затвор, он и есть затвор, не простая горница – с замком, с запором. А ключи-то от «запора», вестимо, у ключника – только вот где его тут сыщешь-то? Впрочем, Окулко-кат уверял, что и без ключей с любым замком сладит…

– Эвон, туда, кажется…

Оглянувшись, Павел потянул за рукав Митоху, и оба, а следом за ними – и Окулко – свернули в полутемный притвор, от которого вела неприметная галерейка, судя по рисованной вчера схеме – та самая. Как пояснил Лютик: «там еще дрова складывают».

Ну да! Ремезов посмотрел в сторону – ну, вот они, дрова, лежат у стены аккуратной поленницей. Значит – та галерейка-то, именно та, что и нужна бы.

– Пошли, парни!

Никто на них внимания и не обратил – хозяева да гости тусовались в горнице, а домоправителям да челяди-слугам было не до того – все сновали с яствами да хмельным. Ах ты ж… Один все ж заглянул в притвор, поганец!

– Где б нам кваску испити? Притомилися, – прогундел сквозь маску Окулко-кат.

Слуга – молодой парень с круглым, не обезображенным даже признаками интеллекта лицом потребителя различных ток-шоу – деловито кивнул головой – руки у него были заняты большим серебряным блюдом с жареным тетеревом:

– Так эвон же, идите в людскую. Я туда квас принесу.

– Ага, пойдем. Ты беги давай поскорее.

Слуга убежал тотчас же, да и Ремезов со своими спутниками больше не стали ждать – быстро прошли по галерейке, оказавшись перед запертой дверью, небольшой, сколоченной из крепких, скрепленных железными полосками досок, конечно же, тесанных (пилорам не было) из дуба или сосны. Дверь перекрывал такой же железный засовец, запертый заковыристым, изрядных размеров, замком.

– Новгородской работы, – потрогав замок рукою, прошептал Митоха. – Такой чем ни попадя не откроешь.

– А мы чем ни попадя и не будем, – Окулко в ответ хохотнул и, оторвав от гуслей заднюю планку, вытащил спрятанный в инструменте кованый железный штырь, каким насаживают на ворота петли.

Штырь этот он еще вчера приобрел на рынке у речки Чуриловки, и даже еще раз закалил у кузнеца.

– Митоха, на стреме встань, – шепотом распорядился Павел. – Если что – мы кваску испить ищем.

Вообще-то бы, можно было б и покричать, позвать Полинку – там ли она? Только уж слишком опасно, ни к чему внимание привлекать.

Тусклый свет падал из галерейки, замок тупо мерцал и, казалось, издевательски ухмылялся – а ну-ка, мол, попробуйте, вскройте!

Окулко просунул штырь в проушину, поднатужился… на ручищах его вздулись жилы…

– Помочь?

Что-то скрипнуло, заскрежетало – проушины медленно вылезли из косяка.

– Ну, вот! А замок – добрый, его б нипочем не открыть.

Выскользнул из пазов засовец, Павел отворил дверь:

– Полинка!

Сидевшая на широкой, застеленной медвежьей шкурою лавке боярышня тут же вскочила, бросаясь мужу на шею:

– Милый! А я-то думаю, кто это там, снаружи, возится?

– Ты как, люба? – Ремезов погладил супругу по волосам.

– Да ничего. Слушай, меня тут дьяк один про тебя все расспрашивал – ездили ли ты, мол, в далекие страны, да зачем? Будто не знают…

– Ладно, – чмокнул женушку Павел. – Об этом потом, сейчас выбираться надо. Для начала – из хором княжьих, а потом… Потом, милая, даже не знаю, и куда. Вместе подумаем, сообразим.

– Подумаем, – согласно кивнула боярышня. – Сообразим, конечно.

Как женщина умная, Полина лишних вопросов не задавала, понимала прекрасно все, раз уж такие дела пошли – и что в Смоленске нельзя оставаться, и что на усадьбу, домой – ни-ни. Да и не время было сейчас спрашивать.

– Вы мне личину-то приготовили?

– Конечно! – молодой человек поспешно полез в суму. – Вот тебе маска, вот свирель, а вот и одежка. Переодевайся скорей, нам еще тиунов вызволять надо.

В гостевой горнице все по-прежнему веселились, плясали и пели, не обращая никакого внимания на вновь объявившихся скоморохов – их тут и без того хватало. Правда, один из гудошников, опустив трещотку, попытался все ж выяснить у Окулки – кто, мол, такие, почему из другой ватаги пришли?

Наезд не вышел – кат просто показал парню здоровенный кулак, и скоморох счел за лучшее покуда заткнуться, правда, вослед прошептал с угрозою:

– Ла-адно, опосля разберемся с вами. Ужо!

Когда беглецы спустились с крыльца, уже начинало темнеть, и длинные синие тени хором тянулись через весь двор, словно зубья гигантской расчески. Стражники как раз запирали ворота после отъезда кого-то из важных гостей – верно, какого-нибудь именитого вотчинника, не чета Ремезову Павлу…

– Эй, эй, постойте-ка! – подбежав, закричал стражам Митоха. – Нас бы выпустил, а?

Один и стражников, судя по чванливому виду – десятник – обернулся, окинув лже-скоморохов полным неприкрытого презрения взглядом, да, сплюнув в снег, процедил через губу:

– На задний двор топайте, там чрез калитку в угловой башне.

– Ну, на задний так на задний.