Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Другой известный читателю дипломатический чиновник — В.О. Клемм также передавал в Азиатский департамент МИД остро критические оценки британского правления в Индии на протяжении 1899–1905 гг., то есть в период, когда пост вице-короля занимал лорд Керзон. По мнению генерального консула в Бомбее, вице-король — реформатор «ликвидировал остатки независимого статуса местных правителей», «превратил их полностью в пешки в руках британских политических агентов (аккредитованных при дворах махараджей. — Е.С.)», «сократил автономию туземной прессы» запрещением публиковать любых антибританских сообщений и введением режима государственной секретности, отменил свободные выборы руководства университетов, а также упразднил конкурентную систему назначений на должности в низовой сельской и городской администрации[1275]

.

Но если большинство публицистов искренне видели в русском завоевании азиатских стран некий божественный промысел, который приведет их к прогрессу и процветанию под десницей Белого Царя, западные политики и интеллектуалы не уставали пускать критические стрелы в адрес методов, которых придерживались царские чиновники на местах. Наиболее часто они обвинялись в коррупции, кумовстве, репрессиях против мусульман, насильственном распространении православия и т. п.[1276] Было бы, однако, ошибкой, как и в случае оценок британского правления, игнорировать очевидные успехи российских властей на пути реализации их цивилизаторских устремлений. К этим успехам, без сомнения, следует отнести стабилизацию границ, внесение спокойствия и порядка в общественные отношения, заметное сокращение внутренних междоусобиц, сооружение современной транспортной инфраструктуры и линий связи, учреждение светских школ, библиотек и больниц. Даже местные жители признавали, что для них гораздо предпочтительнее нахождение в составе Российской империи, чем подчинение власти персидских, афганских или цинских владык. Показательно, что многие европейцы высказывали убеждение в том, что, несмотря на все минусы и недостатки автократического режима, модель российского колониального управления не менее пригодна для условий Азии и прогрессивна по сравнению с восточными деспотиями, а в отдельных случаях и более эффективна, чем та, которую практиковали англичане. Как писал, например, известный историк Ч. Тревельян на страницах Таймс

еще в ноябре 1878 г., участвуя в дискуссии о смысле русского завоевания Центральной Азии: «Вместо мира и безопасности для жизни и собственности, которые являются основой всякого прогресса, здесь (в ханствах Центральной Азии. — Е.С.) царили насилие и ненависть. Это самое мрачное из затерянных мест на земле было наполнено жестокостью. Умиротворение и урегулирование конфликтов там вне нашей досягаемости, поэтому нам не следует проводить обструкцию в отношении России за выполнение ею затратной и сложной задачи [в этом регионе]»[1277]

.

Представляется бесспорным, что подчинение кочевых племен и средневековых ханств позволило царскому правительству, как уже отмечалось, интегрировать азиатские народы в социально-политическую и экономическую жизнь огромного евразийского государства. По словам А.Н. Куропаткина, сказанным им в Ашхабаде, группе английских туристов: «Мы (русские. — Е.С.) можем с полным правом заявить, что тридцать пять лет, в течение которых Средняя Азия пользуется преимуществами твердого и цивилизованного управления, стали годами неизменного прогресса, укрепления связей и добрых отношений, соединяющих этих людей (то есть жителей Средней Азии. — Е.С

.) со всеми российскими подданными»[1278].

Толерантность российских властей к местным традициям и обычаям, которые они стремились учесть при распространении действия законодательных актов империи на Туркестан или Маньчжурию (в период ее фактической оккупации с 1900 по 1905 г.), не спасала тем не менее гражданских и военных администраторов от взрывов недовольства населения колониальных окраин в ходе восстаний. Если российское правление и казалось менее прогрессивным, чем британское в плане темпов развития местной промышленности, системы образования или социальных стандартов, оно было более понятным для коренных жителей, которые не были готовы к ускоренной модернизации по либеральным рецептам. Неслучайно, многие наблюдатели констатировали, что в то время как англичане заставляли туземцев чувствовать себя ниже «белых господ», россияне не возражали против традиционного образа их поведения. Видимо, поэтому Г. Дюранд еще в 1888 г. заметил, что «позиции русских в Азии кажутся естественными, а британцев — искусственными»[1279].