Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Что касается России, то ее политики и интеллектуалы в конце XIX в. сформулировали концепцию Сибири и Центральной Азии как колыбели для новых поколений русской нации[1286]. Характерно, что уже к 1881 г. около 30 тыс. русских крестьян и казаков осели в Семиречье, хотя препятствием для колонизации территорий, скажем, Бухарского эмирата и бывшего Кокандского ханства являлись законы, действовавшие в империи до начала Первой мировой войны[1287]. Административный регламент для Туркестанского генерал-губернаторства, введенный царскими властями в 1886 г., ускорил казачью колонизацию южного Туркестана. Похожая динамика наблюдалась и в Приамурской области, а также Маньчжурии накануне русско-японской войны. Новые обширные территории были открыты правительством для освоения крестьянством азиатских частей империи в ходе аграрных реформ премьер-министра А.П. Столыпина, предпринятых правительством с 1906 по 1910 г.[1288] Одновременно, согласно данным ежегодных финансовых отчетов, правительственные круги начали поощрять и капитальные инвестиции как в Центральную Азию, так и в сферы влияния России на территории Персии и Китая

[1289]. Симптоматично, что после подписания англо-русской Конвенции 1907 г. один из российских публицистов отмечал, что «наша насущная политика на Востоке должна быть политикой экономических преобразований, основанных на мирном культурном сотрудничестве и дружбе с определенными государствами»[1290].

И роль Большой Игры в том, что обе державы — Россия и Великобритания — наконец пришли к пониманию этой важнейшей истины, вряд ли можно переоценить.

Эпилог

Как ни прекрасны начала свободной торговли, но сама Англия усвоила их только по достижении промышленного совершеннолетия, а мы еще до сих пор далеки от такого возраста, и, как ни приятно нам делать угодное Англии и ее торговле, но требования нашей собственной торговли и промышленности должны стоять на первом для нас плане.

П.Н. Стремоухов

Русские подчинили народы, завоевать которые было легко, а главной целью всего этого, а также слухов о несказанных легионах солдат размещенных в собственно России, является внушение человеку Востока мысли о том, что русские обладают большей силой чем британцы, даже большей, чем у них действительно есть.

Ф. Янгхазбенд

После того, как обе державы, Россия и Великобритания, урегулировали споры в Персии, Афганистане и Тибете, заключив Конвенцию 1907 г., сотрудничество и взаимопонимание стали постепенно вытеснять вражду и конфронтацию, несмотря на сохранявшиеся отличия в политическом режиме, экономическом строе, культурных традициях, а самое главное, — психологии подданных британской и российской монархий. По справедливому замечанию Ч. Гардинга, сделанному им во время беседы с Николаем II в июне 1908 г., между обеими сторонами «могут возникать временные противоречия во взглядах на мелкие вопросы, но совпадение национальных интересов Англии и России в Европе и Азии в гораздо в большей степени перевешивают любые возможные несоответствия такого рода»[1291]

.

Многие современники не скрывали удивления, наблюдая за тем, насколько быстро возникали двухсторонние ассоциации, общества и комитеты. Так, уже в 1909 г. по инициативе ряда парламентариев, общественных деятелей и представителей бизнеса были учреждены Англо-Русский комитет дружбы и Англо-Русская торговая палата. Британский парламент и Государственная Дума обменялись визитами делегаций своих членов, а упоминавшийся Б. Пэре приступил к изданию журнала Русское обозрение (The Russian Review) и основал первую на Британских островах школу русистики при университете Ливерпуля в 1912 г.[1292]