Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Кроме того, по-прежнему давали о себе знать стереотипы сознания высших должностных лиц, которые тормозили превращение согласия в полноценный военно-политический союз[1307]. Неслучайно ряд историков утверждают, что русские симпатизировали англичанам лишь на министерском уровне, очевидно, намекая на взаимопонимание между Извольским, а затем Сазоновым и Греем, тогда как общий шовинистический настрой российского общества и критическое отношение к самодержавному режиму англичан препятствовали дальнейшему сближению. По мнению этих авторов, с восстановлением Романовской империи после урона, понесенного в результате русско-японской войны и революции, у ее властной элиты ослабевало стремление к развитию диалога с англичанами. Они утверждают далее, что надежды на постоянное согласование российских и британских интересов в Евразии выглядели нереалистичными, тем более, что лондонский Кабинет с большим подозрением воспринимал панславистские настроения, возобладавшие при петербургском дворе в ходе Балканских войн[1308].

Наше исследование показывает, что противники сближения подталкивали свои правительства либо к интенсификации разведывательной деятельности на территории партнера[1309], либо к каким-то отдельным акциям, нередко проводившимся по инициативе чиновников на местах, как, например, раздача британским консулом жителям Кашгара «билетов на подданство», полное вытеснение англичан русскими из северо-восточных персидских провинций или составление англичанами плана оккупации Месопотамии и железнодорожного строительства от Басры до Мосула, где уже была обнаружена нефть[1310]. Но даже те военные специалисты, которых вряд ли возможно назвать англофилами, как, например, военный атташе в Лондоне генерал-лейтенант Н.С. Ермолов, совершивший весной 1911 г. поездку в Индию, приходили к выводу о близости интересов Англии и России на Среднем Востоке. Они сообщали в Петербург о том, что Англия, в особенности военная администрация Индии, ищет «большего с нами (Россией. — Е.С

.) военного сближения на основании и в дальнейшее развитие англо-русского соглашения 1907 г.»[1311].

Справедливости ради, укажем, что к весне 1914 г. некоторые министры и колониальные администраторы как в России, так и в Великобритании прониклись мыслью о необходимости пересмотра Конвенции 1907 г. с учетом последних событий. Показательно, например, что министерство по делам Индии предложило в обмен на получение Россией «свободы рук» в Восточном Туркестане и Внешней Монголии добиться от нее согласия на переход Тибета под покровительство Англии[1312]. Возраставшее давление царских властей на правительство шаха также вызывало тревогу Уайтхолла. Быстрое увеличение военной мощи и промышленный бум в России побуждали осторожный Лондон искать противовес путем смягчения колониальных противоречий с Берлином, чтобы тем самым удерживать Петербург в рамках конвенции

[1313]. Как писал А. Никольсон накануне Первой мировой войны, сохранявшаяся неопределенность англо-русских отношений «увеличивает мое беспокойство относительно вероятности того, что Россия в трудную для себя минуту откажется от нас и предпримет шаги по установлению более близких отношений с Германией, и, конечно, такой новый политический курс с ее стороны окажет серьезное влияние на наши отношения с ней на Среднем и Дальнем Востоке»[1314].

Для того, чтобы развеять возникшие страхи, Николай II целенаправленно укреплял англо-русские связи. О его намерении всячески способствовать этому, несмотря на оппозицию германофильских элементов, было им открыто заявлено в январе 1914 г.[1315]

Цель нового раунда официальных переговоров, которые готовили дипломаты обеих стран, определялась как обсуждение и урегулирование всех спорных вопросов, накопившихся за семь лет, которые истекли со времени окончания Большой Игры. Несмотря на то, что Никольсон назвал эти консультации, продолжавшиеся фактически до Октябрьской революции 1917 г., «танцами на канате», англо-русское сотрудничество продолжало расширяться. Помимо военно-морской конвенции и ситуации на Балканах, оба правительства обсуждали пути трансформации согласия в военно-политический союз по типу англо-японских договоров 1902–1911 гг.[1316] При этом, как свидетельствует официальная переписка, стороны отводили немаловажную роль достижению новых компромиссов по Синьцзяну и северо-восточному Афганистану, куда англичане готовы были допустить русских в обмен на расширение зоны своего влияния в Персии и уступок России в Тибете[1317]. Правда, захватническая программа стратегов вроде А.Н. Куропаткина, предусматривала гораздо больше: помимо серьезной «коррекции» границ с Персией, Афганистаном и Китаем, он предлагал царю оккупировать черноморские проливы и разделить Османскую империю между членами Антанты[1318].