Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Благодаря англо-русскому сотрудничеству в годы Первой мировой войны, германские секретные экспедиции не смогли развернуть подрывную деятельность на Востоке, хотя и в свою очередь не позволили британцам, опасавшимся восстаний пуштунских племен, перебросить значительные силы англо-индийской армии с северо–3ападной границы Индостана на Ближний Восток[1319]. И все же Лондон и Петербург предотвратили включение Среднего Востока в орбиту интересов Четверного союза[1320]. Более того, со времен Наполеоновских войн казак и сипай впервые сражались бок о бок в Месопотамии против общего врага — турок, «вместо того, чтобы сердито смотреть друг на друга через горы и пустыни Внутренней Азии»[1321]

. Примечательно, что кульминацией развития союзнических отношений в годы Великой войны стало учреждение Общества сближения с Англией, которое состоялось в Москве 4 июня (22 мая) 1915 г.

Видимо, бессмысленно и контрпродуктивно выдвигать предположения относительно формата, который бы приобрели отношения двух стран в Азии, если бы Россия не отказалась от принятых ей на себя союзнических обязательств в конце 1917 — начале 1918 г. Но одно утверждение представляется автору бесспорным — после заключения англо-русской конвенции Большая Игра безвозвратно ушла в прошлое и о каком-то ее возрождении в новом качестве говорить, конечно, не приходится.

На протяжении полувека она сочетала в себе несколько конфликтовавших между собой тенденций — от дипломатического диалога и обмена результатами работы многочисленных экспедиций, включая разведывательные данные, до военных угроз и шантажа, которые периодически приводили Россию и Британию на грань войны. Наше исследование выявило своеобразное чередование «светлого и темного» начал в российско-британских отношениях, хотя соперничество и сотрудничество, похоже, всегда сопровождали их политику в Центральной и Восточной Азии. Когда дух наступательной агрессивности брал верх над прагматизмом и осторожностью, как это происходило в 1877–1878 или 1884–1885 гг., Большая Игра способствовала возрождению национальных фобий и шовинизма. И наоборот, вместе с проявлениями доброй воли и установлением доверительных контактов открывался путь к поиску развязок по острым текущим проблемам, касавшимся естественных границ, буферных государств и сфер влияния.

Толковый словарь Уэбстера предлагает различные толкования слова игра

(game). Но одно из них, на наш взгляд, наиболее соответствует предмету исследования — «испытание на сноровку и выносливость»[1322]. Именно такое испытание прошли Россия и Великобритания за полвека эволюции их отношений. Более того, автор убежден, что главный вектор Большой Игры нельзя сводить только к экспедициям путешественников или операциям секретных агентов, хотя эти виды деятельности, конечно, выступали ее неотъемлемыми компонентами. Показательно, что те разведывательные структуры и особые подразделения, которым Игра дала «путевку в жизнь», явились прообразами таких организаций, как Британская специальная воздушная служба

(British Special Air Service), американские Зеленые береты (Green Berets

) и Подразделение Дельта (Delta Force), созданных «как в целях, которые они надеются добиться, так и с использованием особых методов их достижения»[1323].

Наше исследование также позволило сделать вывод о том, что дуализм соперничества и сотрудничества, характеризовавший взаимодействие России и Британии, составлял внутреннюю суть всех аспектов Большой Игры — от политики и дипломатии до экономики и социальных отношений. По мнению автора, в то время как британская властная элита, проникнутая либеральными идеями конкуренции и свободной торговли, в ранневикторианский период преследовала не только политические, но и экономические цели при осуществлении цивилизаторской миссии на азиатском Востоке, правящие круги России вступили в соревнование с более передовой Великобританией, исходя, прежде всего, из геостратегических приоритетов. Вот почему в первом случае цивилизаторская миссия казалась более продуктивной, чем во втором. Однако заключительные годы Большой Игры демонстрировали обратное соотношение, когда для России мотив индустриальной модернизации вышел на первый план, особенно после поражения от Японии на Дальнем Востоке, тогда как для Соединенного Королевства империалистические амбиции начали временами заслонять соображения экономической целесообразности[1324].