Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Компаративное изучение этапов Большой Игры также дало нам возможность прийти к заключению об упрощенном взгляде на Россию как единственном источнике агрессии на пространстве Евразии. В отдельные периоды соперничества с русскими английское правительство проводило не менее жесткую, наступательную политику на территории своих заморских владений или сфер влияния. Достаточно вспомнить англо-афганские войны, вторую опиумную войну, вооруженный конфликт с Персией или поход на Лхасу, не говоря уже о бесчисленных карательных экспедициях против малых государств и племен в горных районах на северо–3ападе Индостана.

Более существенным представляется вывод о том, что Большая Игра знаменовала собой не просто соперничество двух империй, а столкновение различных культурных парадигм на фоне реалий доиндустриальных азиатских обществ[1325]. Если британская модель в целом основывалась на ценностях протестантизма (в его англиканском варианте) и экономического либерализма, то российская опиралась на догмы православия и политического авторитаризма[1326]

. Как справедливо описал образ России в менталитете викторианского общества один из современных отечественных авторов, «столь близкое географическое соседство с автократической державой, подчинившей себе огромные территории евразийского материка, легко вызывало у западных наблюдателей ощущение подавленности и потенциальной опасности для себя»[1327].

Очевидно, что при оценке эволюции англо-русских отношений в контексте Большой Игры не стоит упускать из виду тот значительный разрыв в уровне социально-экономического развития, который существовал между двумя странами на протяжении XIX века. Если к его середине промышленный переворот в Великобритании фактически уже совершился, превратив ее в «мастерскую мира», то Россия только начинала «разбег» благодаря реформам 1860-х — 1870-х гг. Указанное стадиальное несовпадение во многом обусловило различия целей и задач, которые ставили в своей азиатской политике властные элиты обеих империй. Так, например, многие европейские наблюдатели придерживались ошибочного мнения о том, что, поскольку русским по определению не хватает деловой хватки и инициативы, а британцы одарены этими качествами в полной мере, именно английскую модель модернизации азиатских народов следует рассматривать не просто как передовую, но и наиболее соответствовавшую условиям отдаленных колониальных рынков[1328]. Тем более, что некоторые британские публицисты продолжали парадоксальным образом рассматривать Россию одновременно как геополитического соперника и страну, нуждавшуюся в руководстве со стороны европейцев, включая представителей Туманного Альбиона[1329]

.

В действительности, несмотря на указанные различия, британская и российская цивилизаторские миссии на Востоке обладали, как показало проведенное исследование, рядом общих черт: ориентацией на духовные ценности христианства, ярко выраженным европоцентризмом, идеей авангардной роли белой расы в сравнении с отставшими в своем развитии азиатскими народами и т. д. Отсюда сходство и взаимное копирование некоторых методов колониального управления, например, установление власти вице-короля в Индии и наместника (или генерал-губернатора с такими же полномочиями) в Туркестане, на Кавказе и в Маньчжурии; проведение жестоких карательных экспедиций против восставших племен и правителей государств, нарушавших прежние договоренности; ликвидация варварских обычаев и замена прежней системы налогообложения на новую; создание образовательных учреждений, больниц и коммунальных сетей.

Изучение феномена Большой Игры, не сводимой лишь к обеспечению надежной обороны Индии, как это следует из работ некоторых историков[1330], привело автора к заключению, что это было длительное соревнование двух достойных конкурентов, которые первоначально участвовали в ней, не обладая достоверными географическими сведениями, поскольку как в центре, так и на местах, особенно в начале соперничества, довольно приблизительно представляли себе специфику «шахматной доски», на которой и развертывались основные события. Кроме того, среди викторианской элиты господствовало мнение о вынужденном характере действий Британии на Среднем и Дальнем Востоке как реакции на экспансионизм «царизма». Правда, к концу Большой Игры все больше и больше политиков, военных и ученых-ориенталистов стали осознавать, что российская модель модернизации традиционных азиатских обществ более естественна для народов Азии, чем британская, которая казалась искусственной и непонятной большинству представителей местного населения. Как верно заметил посол в России лорд Нэпир еще в 1875 г., «русские, будучи сами азиатами, и постоянно «адсорбируя» население покоренных стран, более глубоко укореняются в почве, которую они занимают, чем, похоже, сможем мы когда-либо сделать в Индии»[1331].