Большая игра (Британская империя против России и СССР)

В этот вечер Дмитрий не стал дожидаться претензий со стороны желудка, съел пару конфет, схватил третью. Нет, пожалуй, пожадничал: конфета, удерживаемая за «хвостик» двумя пальцами, повисела некоторое время в воздухе и плюхнулась обратно в пакет. Мужчина вернулся в комнату, прилёг на кровать. Ложе недовольно скрипнуло. «Опять гайки ослабли!.. Надо подтянуть!..» – после этих, уже довольно сонных мыслей глаза Дмитрия закрылись. Он почти задремал. И вот тут проснулась боль. О, как она свирепствовала в этот вечер!.. В животе орудовало не меньше трёх как бритва заточенных кинжалов. Сердце пустилось в дикий пляс. Лицо горело, болела голова. Дмитрию казалось, что она треснет, и мозги разлетятся по комнате, забрызгав стены, словно мякоть переспелого арбуза, уроненного на пол торопыгой, мечтающим скорее поместить влажную, только что вымытую ягоду на стол и кровожадно вонзить в тёмно-зелёную бархатистую кожу большой острый нож. Мужчина инстинктивно повернулся на правый бок, свернулся калачиком. Так он лежал когда-то давно в утробе матери. Конечно, он не помнил этого, а также насколько там было хорошо, тепло, уютно, но к той же позе прибегал, когда начинала мучить острая боль в животе. И через некоторое время становилось легче. Иногда через полчаса, иногда через час. Но частенько так и засыпал, не успев победить боль. Просыпался уже утром, с удовлетворением отмечая, что в очередной раз избавился от надоедливой спутницы жизни. И пусть он знает, что боль вернётся – может, через час, возможно, через два, но вот сейчас он свободен от неё!..

В этот раз промучился около двух часов, но так и не смог заснуть. Боль упорствовала, не желала отступать. В голову лезли всякие мысли, большей частью нехорошие. О том, что всё надоело. Надоела такая жизнь, эта крохотная квартирка, работа, которую он вынужден выполнять, для чего пять раз в неделю надо вставать рано утром, с неохотой собираться и топать на автобусную остановку. Надоело сидеть на работе до пяти часов вечера, хотя уже после шестнадцати ноль-ноль делать там нечего: всё равно мозги устали и настойчиво требуют отдыха, так чего мучить задницу?.. Сразу после наступления усталости надо отправляться домой, приводить себя в порядок, отдыхать. И тогда через некоторое время можно будет опять продуктивно позаниматься чем-нибудь полезным. Но уйти с работы в четыре часа нельзя – в соответствии с установленным распорядком дня, а отпрашиваться у Строгова не хочется. Противно, унизительно. К тому же, не станешь же отпрашиваться каждый день!.. А если и станешь, – то кто же отпустит?.. Это не кино, это жизнь, и чудес в ней не бывает… Всё надоело. Давно и окончательно!.. Нет, покидать этот светлый мир не хочется, но что-то надо изменить в жизни. Чтобы она перестала быть такой скучной. И болезненной. Второе – в первую очередь!.. Дмитрий повернулся на спину, обвёл тоскливым взглядом комнатушку и вдруг остро ощутил, что всё окружающее воспринимает как-то не так. Не так, как в то время, когда ничего не болит. И цвет обоев не такой, и стены не такие ровные. И не такие вертикальные. Вовсе не вертикальные!.. Не бывает «такой» вертикальности и «не такой»: она либо есть, либо её нет вообще!.. Всё о чём сейчас думал Дмитрий, было не таким, как в обычном, безболезненном состоянии. И нельзя сказать, что это ощущение неприятное. Нет, сказать-то можно, но солгать при этом. Ибо на самом деле то, что видел и чувствовал Дмитрий, было… интересным. Приятным, своеобразным, диковинным. И ему захотелось зафиксировать это своё восприятие окружающего мира и мира собственного, внутреннего – вбить в компьютерный файл буковки и прочие символы, которые описывали бы испытываемые сейчас «кривые» ощущения, теперешние переживания. Дмитрий стремительно поднялся с вдруг надоевшего до чёртиков ложа и метнулся к компьютеру. Пальцы на мгновение зависли над клавиатурой и начали лихорадочно выбивать дробь… Через некоторое время, почувствовав себя опустошённым, остановился. Взгляд, брошенный на часы, сообщил: прошло что-то около полутора часов, чуть меньше. Напечатано восемь с половиной страниц, чуть больше. Неплохо, всегда бы так. Ну, а что напечатано, разберём завтра, сегодня уже неохота.

Вернулся на кровать, нашарил на полу «лентяйку», включил телевизор. Перебрал все сорок четыре канала кабельного телевидения, не нашёл ничего путного, загасил экран. Верхний свет стал мешать, Дмитрий сменил его на менее назойливую настольную лампу, примостившуюся возле кровати на самодельной полочке. Изначально эта полочка предназначалась для стационарного телефона, но с тех пор как Панкратов отказался от него, была оккупирована настольной лампой.