Большое собрание сочинений в одном томе

Что же касается Ред Хука – здесь все по-прежнему. Сайдем появился и исчез, как рассеялся и заключенный здесь ужас, но злой дух невежества и запустения все еще витает над ублюдками, что селятся в старинных кирпичных домах, и толпы оборванцев все еще бредут по своим темным делам под окнами, в которых мелькают и пропадают огни и бессчетные перекошенные лица. Вековечный ужас подобен гидре с тысячью голов, и культы поклоняющихся тьме корнями уходят в мрачную бездну, что глубже демокритова колодца. Дух зверя вездесущ, победоносен, и в Ред Хуке все так же слышны песнопения, брань и завывания мутноглазых молодых людей, чьи лица покрыты оспинами; их порожденные бездной легионы колоннами бредут навстречу новой бездне, и никто не знает, где лежат начало и конец их пути, но вперед их толкают слепые законы природы, познать которые им вряд ли по силам. Как и встарь, в Ред Хук прибывают многие, но немногие покидают его, во всяком случае посуху, и здесь уже бродят слухи о новых подземных каналах, ведущих к домам, где приторговывают контрабандным спиртным и творятся иные, куда более страшные дела.

Церковь, иногда использовавшаяся в качестве дансинг-холла, теперь почти утратила свое первоначальное предназначение, и по ночам в ее окнах виднеются сомнительные лица. На днях некий полицейский озвучил всеобщее убеждение в том, что засыпанную крипту снова раскопали по неизвестной причине и с неизвестной целью. Кто мы такие, чтобы бороться с отравой, что старше истории и самого человечества? Под ее кошмарную дудку плясали еще приматы Азии, а теперь, подобно злокачественной опухоли, она затаилась в своем прибежище среди ветхого кирпича, давая метастазы.

Порою Мэлоун дрожит от страха, и не без причины – совсем недавно один из патрульных услышал, как в темном проулке меж домами чернявая косоглазая старуха что-то нашептывала маленькому ребенку на местном диалекте. Прислушавшись, тот весьма удивился тому, что она вновь и вновь повторяла одни и те же слова: «О подруга и спутница ночи, ты, что радуешься лаю собак и пролитой крови, скитаешься среди теней меж гробниц, жаждешь крови и несешь ужас смертным, Горго, Мормо, многоликая луна, милостиво воззри на наши жертвы!»

1927

Холодный воздух

Вы хотите, чтобы я рассказал вам, почему боюсь сквозняков, почему сильнее других дрожу, войдя в холодную комнату, и питаю невыразимое отвращение к ползучей вечерней прохладе, что сменяет тепло погожего осеннего дня? Кто-то скажет, что на холод я реагирую так же, как иные – на дурной запах, и отрицать этого я не собираюсь. Я лишь поведаю вам о самом ужасном случае из тех, что мне довелось пережить, и позволю самим судить о том, насколько убедительно это объясняет подобную странность моей натуры.

Ошибочно полагать, что ужас непременно должен быть связан с тьмой, тишиной и одиночеством. Я повстречался с ним при свете дня, среди шума большого города, в захудалых, кишащих постояльцами меблированных комнатах, в компании ничем не примечательной хозяйки и двух крепких мужчин. Весной 1923 года я получил невыносимо скучную и скудно оплачиваемую работу в нью-йоркском журнале; денег на съем жилья было в обрез, и я скитался по дешевым гостиницам в поисках сносно обставленной комнаты подобающей чистоты по наиболее разумной цене. Вскоре выяснилось, что все предложения были в разной степени ущербны, но спустя какое-то время я наткнулся на дом на Западной Четырнадцатой улице, внушавший мне куда меньшее отвращение, нежели те, где я успел побывать.

То было четырехэтажное здание, построенное из песчаника в конце сороковых, отделанное деревом и мрамором, еще носившее следы былого величия и запятнанной роскоши. В воздухе просторных комнат с высокими потолками, невыносимыми обоями и вычурными лепными карнизами на стенах витала гнетущая затхлость с нотками кухонного дыма, но полы были чистыми, белье менялось достаточно часто, горячая вода была вполне горячей, отключали ее редко, и я заключил, что по меньшей мере это место подойдет, чтобы переждать, пока дела мои не наладятся. Хозяйка, неряшливая щетинистая испанка Херреро, не докучала мне сплетнями или жалобами на свет, горевший за полночь в моей комнате, выходившей в холл третьего этажа. Мои соседи были преимущественно малограмотными, неотесанными испанцами, тихими и необщительными, чему оставалось лишь радоваться. Меня раздражал только шум машин, доносившийся с оживленной улицы.