Ему хотелось везде успеть, и он решил остановиться на полуподвальной квартире Сайдема, лишь узнав от связного, что ветхая церковь совершенно пуста. Он заключил, что в той квартире должны находиться улики, связанные с сектой, лидером которой, несомненно, являлся престарелый оккультист, и потому с упоением переворачивал вверх дном комнаты, где чувствовался слабый запах плесени и мертвечины, и рассматривал странные книги, инструменты, золотые слитки, склянки с притертыми пробками, разбросанные как попало. Вдруг тощая черно-белая кошка скользнула у него между ног, и он споткнулся, опрокинув мензурку, наполовину заполненную какой-то красной жидкостью. Тогда он сильно испугался и до сих пор не уверен в том, что видел в действительности, но ему все еще снится, как чудовищно исказился облик поспешно скрывающейся кошки.
Наконец он добрался до запертой двери, ведущей в подвал, и огляделся в поисках чего-нибудь подходящего, чтобы выбить ее. Поблизости стоял тяжелый табурет, чье сиденье было куда прочнее старых досок. Сперва они треснули, а затем подалась и дверь, ломаясь
Разумеется, ему все приснилось. Все психиатры твердили ему об этом, и у него не нашлось доказательств для опровержения их слов. Он и в самом деле предпочел бы счесть сном все, что случилось, и тогда зрелище старых кирпичных трущоб и смуглых чужеземных лиц было бы не таким душераздирающим. Но все, что происходило с ним тогда, казалось ужасающе правдоподобным, и ничто не способно стереть из его памяти образы крипт, погруженных во мрак, колоссальных аркад и расплывчатые фигуры исполинских, жутких тварей, безмолвно бродивших, сжимая в лапах полусъеденные тела моливших о пощаде или безумно хохочущих жертв, в которых все еще теплилась жизнь. Ароматы фимиама и вонь разложения сливались в тошнотворном союзе; из полумрака таращились бессчетные глаза неясных, едва различимых, бесформенных элементалей. Где-то впереди черные волны тягуче плескались об ониксовый причал, и дрожащий, хриплый звон колокольчиков возвестил прибытие голой, фосфоресцирующей, сумасбродно хихикающей, плывущей во мгле бестии, что выбралась из воды и вскарабкалась на стоявший в тени резной золотой пьедестал, где и устроилась на корточках, зловеще осклабившись.
Со всех сторон сюда сходились туннели, где царила бесконечная ночь; казалось, здесь лежит источник заразы, которой суждено поразить и поглотить земные города, ублюдочной, погибельной волной захлестнув все человечество. Космический29
грех гноился здесь нарывом, и здесь нечестивые обряды пробудили саму смерть, что скалилась, готовая двинуться маршем, чтобы сгноить всех нас, превратив в ноздреватых омерзительных уродов, что не примет ни одна могила. Здесь творил свой нечистый суд сам Сатана, и прокаженные члены фосфоресцирующей Лилит омывала кровь безвинных детей. Инкубы и суккубы завывали, вознося хвалу Гекате, и безглавые уродцы блеяли в честь Великой Матери. Козлы плясали под визг несносных тонких флейт, а эгипаны гнались за безобразными фавнами по камням, похожим на раздутых жаб. Явились и Молох, и Ашторет, ведь среди этой квинтэссенции грехопадения рушились все границы разума, и человеку открывались горизонты всех кошмарных сфер и запретных измерений, что зло творило по своему образу и подобию. Весь белый свет и вся природа были беспомощны перед натиском сил ночи, явившихся из ее распечатанных колодцев, и ни один колдовской знак, ни одна молитва не в силах были сдержать неистовство кошмарного шабаша, грянувшего по вине завладевшего гнусным ключом ученого мужа, случайно нашедшего запертый сундук, до края полный дьявольским знанием, во власти орды святотатцев.Внезапно луч естественного света прорезал призрачный морок, и среди содома богохульных звуков, изрыгаемых всей этой нежитью, Мэлоун услышал плеск весел. Из тьмы явилась лодка с фонарем на носу, пришвартовалась к причалу с железным кольцом и исторгла на осклизлые камни темнокожих людей, груженных чем-то тяжелым, закутанным в простынь. Они поднесли ее к голому фосфоресцирующему порождению ада, восседавшему на резном золотом пьедестале, и тварь, хихикая, вцепилась в саван. Распеленав свою ношу, они поставили стоймя у пьедестала мертвое тело тучного старика со всклокоченной бородой и нечесаными седыми волосами. Фосфоресцирующая тварь вновь захихикала, и люди, достав из карманов бутылки, омыли ее ноги чем-то красным, а затем передали бутылки ей, и она опустошила их.