Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения

Только 10 компартий из 88 безоговорочно одобрили ввод войск. Руководство французской (В. Роше), итальянской (Л. Лонго) и испанской (С. Каррильо) компартий, предостерегавшие советское руководство от силового решения, по сути осудили его, а само оно стало сильным толчком в развитии еврокоммунизма, т. е. декоммунизации этих партий, особенно после того, как В. Роше сменит Ж. Марше, а Л. Лонго – Э. Берлингуэр. В западной пропаганде, как правой, так и левой, СССР станут изображать не в качестве советской альтернативы капитализму, а в качестве российского империализма, наследника самодержавия, не как нечто прогрессивное, а как оплот реакции, раздавившей прогрессивный социализм «пражской весны».

Вот чем в безвыходной (на середину августа 1968 г.) ситуации для руководства СССР, в которую оно само себя загнало, обернулся выбор ввода войск как наименьшего зла. На встрече с коллегами из ГДР в сентябре 1968 г. Ю.В. Андропов скажет: «У нас был выбор: ввод войск, который мог запятнать нашу репутацию, или невмешательство, что означало бы разрешить Чехословакии уйти со всеми последствиями этого шага для всей Восточной Европы». Примерно то же десятилетия спустя сказал американский исследователь С. Стюарт о вводе войск как в Чехословакию, так и в Венгрию: «В каждом из этих случаев Россия стояла перед лицом не только потери империи, но и перед лицом полного подрыва её стратегических позиций на военно-геополитической карте Европы».

Перед таким выбором СССР оказался в результате неадекватного понимания ситуации в ЧССР советским руководством, его медлительностью, неповоротливостью, а также нерешительностью Брежнева, упустившего в мае – июне (а ещё лучше в феврале) 1968 г. возможность решить вопрос политическим способом. Ещё одна упущенная советским руководством возможность – асимметричный упреждающий ответ Западу на его же площадке, ведь бить противника нужно по-сталински – на его территории. Как известно, в мае 1968 г. в Париже начались события, именуемые «парижской весной» и «студенческой революцией». Недовольство студентов существующей системой образования было активно использовано американскими спецслужбами и направлено против де Голля, которого США из-за его политики по отношению к НАТО, к доллару и по ряду других вопросов решили отправить в политическое небытие.

События в Париже приняли настолько острый характер, что де Голль счёл за лучшее перебраться на натовскую базу, а НАТО было готово ввести войска в Париж для поддержания порядка. Советское руководство в этой ситуации бездействовало. А ведь, имея влияние на французскую компартию и профсоюзы, можно было активизацией их действий – в дополнение к студенческим – спровоцировать ввод натовского, пусть ограниченного, контингента, а после в течение многих десятилетий клеймить «грязный натовский сапог, раздавивший «нежную парижскую весну»».

То, что советское руководство этого не сделало, объясняется не только его претензиями к де Голлю, но главным образом другим. После смерти Сталина и Берия советское руководство постепенно утрачивало стратегическую инициативу. Стремясь к мирному существованию с Западом, номенклатура постепенно перешла от стратегии к тактике, от создания противнику определённых обстоятельств к реагированию на создаваемые им самим обстоятельства. Вынужденный ввод войск в ЧССР и упущенный шанс спровоцировать столкновения натовцев с парижанами – из этой серии, как и детант на рубеже 1960-1970-х годов, на который «купилось» брежневское руководство.

Первыми в соцлагере выводы по поводу чехословацких событий сделало польское руководство в лице В. Гомулки, причём весьма неожиданные. Исходя из того, что среди лидеров «прогрессистов» в Праге было много евреев, польское руководство решило (март 1968 г.) выдворить из страны (в основном в Израиль) около 15 тыс. евреев, особенно из среды так называемой творческой интеллигенции. В 1970 г. «товарищи по руководству» отправили Гомулку в отставку, его место занял Э. Терек, который нахватал у Запада кредитов, причём не на развитие производства, а на покупку у того же Запада предметов потребления, чтобы таким образом повысить свою популярность. Так польское руководство само накинуло себе на шею долговую удавку, которую

Запад и затянул в 1980 г., да так, что это ударило по всему соцлагерю в качестве пролога к его разрушению. В любом случае с либерализмом в Польше после чехословацких событий разобрались довольно жёстко, но без эксцессов.