Борьба за трон. Посланница короля-солнца

— Моя бедная подруга, это невозможно; надо идти против течения. Приказ отдан, приготовления сделаны, корабль вступил под паруса, капитан, г-н Тюржи, ожидает моего приезда в Тулон и 2 марта готов принять меня на свой корабль, уже расцвеченный флагами с лилиями; нас сопровождает д-р Робэн в качестве хирурга при миссии; все консулы уже получили инструкции относительно моего проезда; персонал моего посольства ожидает меня в Тулоне с государственными подарками шаху. Я более не принадлежу себе: я — послушный слуга короля и должен ему повиноваться. Но зачем так отчаиваться? Я уезжаю ненадолго. Путешествие в Персию — простая прогулка для меня, объехавшего, в полном смысле слова, Средиземное море и уже посещавшего государства Леванта. Это дело нескольких месяцев. Посмотри на кавалера Шардэна, он в течение десяти лет совершил два раза путешествие, и его домашние на это не жаловались, как благодаря его известным рассказам, так и благодаря его теперешнему блестящему положению в англо-индийской компании. Ты слишком опасаешься за моё короткое отсутствие и не думаешь о радостном возвращении. Вообрази только, какие почести, какая слава ожидает нас. Если, как я надеюсь, мне удастся привезти оттуда выгодный торговый трактат, то уважение и благодарность короля обеспечены: тогда не будет такого завидного поста, на который я не мог бы иметь притязаний. Так как и ты возвысишься вместе со мною, то подумай, насколько ты не благодарна, обвиняя меня, тогда как, напротив, я работаю для твоего предстоящего величия и будущности нашего ребёнка.

— А в руках ли у тебя эти почести? — возразила Мари́. — В каких смутных, туманных грёзах они тебе рисуются? Уж не в виде ли флибота корсаров, который захватит тебя при выходе из Тулона, и всё твоё посольство очутится в воде или под оружейным огнём? Не старайся меня развеселить и обольстить твоими утопиями; под моими завитушками более здравого смысла и практического ума, чем под твоим белокурым париком благоразумия. Ну, уходи! Ты никогда меня не любил, как я этого хотела бы; честолюбие всегда занимало наполовину твоё сердце, и спрашивается, чем я провинилась пред небом, что оно не допустило тебя оставить меня в моём скромном и спокойном ничтожестве.

Затем она прибавила отрывисто:

— Отправляйся. Я увижу, что мне предпринять. Я сделаюсь, чем могу. Что касается нашего ребёнка, то в ожидании возвращения самого из равнодушных отцов я буду воспитывать его, счастливая тем, что необходимость сохранит* до конца того, кто принадлежит его матери.

Эта внезапная покорность Мари́ уязвила Жана более, чем её припадок гнева.

— Но что же ты хочешь, что бы я теперь сделал? — спросил он её. — Отказать королю значит погубить себя, и в Бастилии я буду ещё дальше от тебя, чем в Персии.

Вдруг Мари́ поднялась с энергией и решительностью.

— Ну, так есть единственный исход, и надо на него решаться, — сказала она. — Я отправлюсь вместе с тобою. Возьми меня.

Жан горько улыбнулся, как бы видя в этом пустую мечту. Он поблагодарил Мари́ за преданность, но тотчас же пред ним предстали крупные препятствия: утомление от далёкого путешествия, трудно преодолимого женщинами, длинные переходы, тяжёлые остановки в снежных горах Кавказа и в особенности невозможность для посланника, представителя короля-солнца — в глазах восточных народов — путешествовать в приятном обществе женщин, не рискуя нанести удар достоинству своей миссии и уважению к его величеству. Конечно, уверял её Жан, он её обожает и уважает, но затруднения были безысходны: его положение по отношению к любовнице могло сделаться источником опасностей и истолковано в смысле оскорбления величества. Это было тем более опасно, что страна занята главным образом иезуитами, пользующимися могуществом в царствование суровой подстрекательницы насилия, фаворитки г-жи Ментенон.

Мари́ заплакала. Затем внезапно, будто осенённая мыслью свыше, она встала и захлопала в ладоши.

— Нашла, — сказала она. — Ты не можешь путешествовать с женщиной, которая тебе не жена? Но племянник может тебя сопровождать? Этим племянником буду я. Я оденусь мужчиной. Все препятствия устранены. Мой Жан, не говори нет, это будет моей смертью.

Жан Фабр был побеждён этой преданной настойчивостью. Он согласился. Мари́ бросилась в его объятия и воскликнула:

— Я тебя обожаю, я дам себя убить ради тебя. Решено, ты берёшь меня с собою. Верь мне, я могу иногда оказать тебе услугу, и, может быть, придёт тот день, когда ты не пожалеешь, что взял меня с собою.

II

Чтобы видеть самую красивую панораму Тулона, надо подняться в Шато д’О, так называемые Шаги Маски, на Фарове.