Борьба за трон. Посланница короля-солнца

Оба собеседника сидели за игорным столом в одном из углов богато убранного зала, слишком раззолочённого, слишком грубо разукрашенного красной тканью, освещённого большим количеством свечей и оживлённого присутствием многочисленных картёжников и картёжниц в щегольских нарядах. Это был игорный дом Мари́ Пёти́ в улице Мазарини.

Экипажи оставались стоять пред его дверью далеко за полночь; время от времени дверь отворялась, чтобы пропустить сыновей знатных семей; их лица были бледны, изнурены, и они печально застёгивали портупею шпаги и с жестом отчаяния закутывались в свои коричневые плащи. Их шпаги уныло бряцали по пустынной мостовой, освещённой только фонарём с кенкетом, висевшим на углу улицы Генего. Между тем раздававшиеся наверху взрывы смеха, ласковые голоса кокетничавших женщин, переливающиеся звуки золотых луидоров, груды которых скатывались золотистым потоком на зелёное сукно, призыв банкомёта, интимная болтовня собравшихся групп — всё это вносило в зал и смежные комнаты веселье, маскировавшее завесой вздора и дурачества тоскливое беспокойство, лихорадочную алчность и полное отчаяние.

Вертюгадекский наместник с треуголкой в руках, сидевший сложив ноги прямоугольником, вытащил из кармана ониксовую табакерку, украшенную жемчугом, обрамлявшим портрет актрисы Данкур, втянул в себя щепотку табака и стряхнул остатки его с жабо из дорогого кружева своими тонкими пальцами, на которых блестели крупные драгоценные камни. Потом, приподняв ножнами своей шпаги фалды тёмно-коричневого кафтана, очень обтянутого на бёдрах, он сказал фальцетом:

— Но я не вижу нашей красавицы арвернки.

— Какой арвернки? — спросил Альвейр, только что прибывший из Лиможа.

— Мы так прозвали хозяйку этого игорного дома, хорошенькую, восхитительную Мари́ Пёти́, родом из Мулэна, в Бурбонэ. Она овернка, но поэтичнее говорить арвернка.

— Землячка Верцингеторикса! — сказал Альвейр.

В тот момент, как Альвейр кончал свою фразу, приподнялась портьера, и вошла Мари́ Пёти́.

— Верцингеторикс! — воскликнула она весело. — Это мой предок. В нашей семье не дремлют.

Эти слова были встречены шёпотом, выражавшим симпатию и лестное одобрение. Все приветствовали появление красавицы банкомётки. Тотчас же к ней приблизился наместник и шепнул ей на ухо:

— Да, не дремлют, только ваше сердце дремлет, жестокая! Должно быть, вы — ледяная, если не растаяли от моей вулканической любви.

— Полно, верзила, не начинайте ваших глупостей.

— Пеняйте только на себя, красавка, за глупости, которые можно сделать для вас, — ответил Альвейр, улыбаясь, — или перестаньте быть до такой степени хорошенькой, что все ваши ухаживатели творят безумия ради вас.

— Я с удовольствием вижу, что мой новый клиент — ещё один новый обожатель, — возразила Мари́, смеясь. — Это делу не вредит. Но предупреждаю вас чистосердечно, что место уже занято. Спросите у других.

Она удалилась, с целью тайно переговорить с банкомётом. С ним Мари́ обменялась менее любезными речами.

— Выручка? — спросила она коротко,

— Ничтожная, — ответил банкомёт. — Совсем нет крупной ставки. Надо их немного подогреть.

— Я спущу Флоризу на нового посетителя. А Фабр? Он ещё не пришёл?

— Нет, но я видел, как входил его племянник, г-н Жак; он прошёл через прихожую.

Мари́ с обнажённой шеей стояла, полусклонясь над стулом своего служащего, обнаружив свой будто точёный затылок. Её напудренные волосы были приподняты и зачёсаны на макушку головы, где собраны в довольно объёмистый шиньон в роде каски с султаном. Несколько развевавшихся завитушек ласкали её виски. Среди облачка тонких, едва осязаемых перьев, приколотых к волосам, дрожали сверкавшие драгоценные камни. У Мари́ были большие чёрные глаза, бархатистые ресницы и ласкающий, блестящий взор. Её слегка изогнутый нос с прозрачными, изящного очертания, трепещущими ноздрями был покрыт тонкой кожей. Её губы были полные, красные, влюбчивые. Когда она смеялась, то на её щеках появлялись хорошенькие ямочки, а тонкий пушок растушёвывал спайки её губ. Её подбородок был несколько широковат, но это не делало его неприятным, а указывало лишь на энергичный характер и не совсем обыкновенную силу воли. Росту она была маленького, но прекрасно сложена: тонкая., с сильно развитыми бёдрами и соблазнительной грудью. Её походка была легка и грациозна. Этой живой, сметливой и остроумной женщине могло быть лет двадцать девять.

Она поспешно направилась к молодому человеку, Жаку Фабру, у которого спросила с лихорадочной тревогой:

— Где ваш дядя?

— Он говорил мне за обедом, что у него состоялось свидание с г. Паншартреном, министром иностранных дел; после обеда я его более не видел.

— Опять это проклятое посольство, — сказала тихо Мари́, лицо которой внезапно сделалось задумчивым.

— Как поживает Пьер? — спросил молодой человек.

Мари́ Пёти́ сообщила ему благоприятные известия о своём сыне, девятилетием мальчике, которого она имела от Жана Фабра.

— Я поднимусь наверх и поцелую его, — сказал Жак. — До скорого свидания, обожаемая тётя.