Борьба за трон. Посланница короля-солнца

— Останься, — сказала она ему повелительно шёпотом.

Гостям же она сослалась на строгость г-на Аржансона, начальника полиции.

Вскоре на тёмной лестнице исчезли последние пары. Жан и Мари́ очутились одни в маленькой гостиной, где слуги оставили зажжённый канделябр.

В игорном зале, совершенно тёмном, виднелись лишь красные точки затушенных свечей, едкий дым которых распространял запах сала. На столах и коврах были разбросаны целые потоки карт, смятые бумаги и рассеяны жетоны.

Как только лакей с золочёными пуговицами закрыл дверь, Мари́ села напротив Жана и, устремив на него пристальный взгляд, сказала:

— Итак, ты уезжаешь?

— Как?

— Я знаю всё. Твои грамоты подписаны сегодняшним числом.

Жан Фабр некоторое время молчал.

Это был красивый, широкоплечий мужчина, с белокурыми, несколько приподнятыми усами и непринуждённой уверенностью во взгляде. Ему можно было дать от тридцати пяти до сорока лет, но его жизнь уже была целым романом. Сын крупного марсельского купца, он вёл дела отцовского торгового дома. В двадцать два года он женился на итальянке. Их брак был неудачным. Он прожил с нею только три года в Константинополе, куда был послан в качестве представителя национальных интересов верхней торговой палаты. По природе он был пронырлив, подвижен, любезен и вкрадчив.

В Константинополе я рассорился с женою, Эмили Фабр, честолюбивой кокеткой, которой льстило ухаживание посланника, графа Ферриоля. Когда Фабр возвращался во Францию, она отказалась следовать за ним и скрылась у своего любезника-дипломата. Покинутый муж ничего не предпринял для её возвращения и, может быть, даже поздравлял себя с избавлением от неё.

Возвратившись один в Париж, Фабр, часто посещая различные увеселительные места, познакомился с Мари́ Пёти́, в то время белошвейкой в улице Прувэр. Он привязался к ней и обеспечил её будущность. Угождая её вкусу к смелым предприятиям, он дал ей средства открыть игорный дом.

Жан делал для неё всё, она же платила за его доброту слепой и преданной любовью, не знавшей границ, потому что сердце деятельных женщин обыкновенно отдаётся труднее; в вихре занятий и развлечений оно ускользает от захвата, но когда оно находит человека, достойного привязанности, то отдаётся ему вполне.

Мари́ повторила вопрос:

— Итак, ты уезжаешь? Без сомнения, ты из честолюбия искал и принял эту миссию, которую я ненавижу. Ты дал себя ослепить такими погремушками, как почести, титулы и отличия, и ты не уделил ни одной мысли дорогим существам, которых оставишь здесь, может быть, на многие годы. Твой сын нуждается в опоре, а ты бегаешь по прихожим министров с целью добиться посольства. Что тебе за дело до сына и любовницы? По правде сказать, разве не стоит пожертвовать любимой женщиной ради звания посланника? Ах! Посольство играет странную роль в твоей жизни, и оно тебе приносит счастье? Не возмездие ли это с твоей стороны? Первый раз тебя бросили для дипломатии, теперь, в свою очередь, ты хочешь покинуть меня ради неё? Что мне за дело до Поншартрэна и персидского шаха? Я защищаю и берегу мою жизнь и мою душу, моего ребёнка и моего любовника! Разве в министерстве не хватит посланников, которые исполнили бы поручение не лучше и не хуже тебя? Но у меня, у меня только один ты, и ты не можешь удалиться от меня, как не можешь уйти от своей тени. Смотри! Я более не гневаюсь и отрекаюсь от гадких слов, только что произнесённых мною; умоляю тебя на коленях ради твоего сына, ради твоей Мари́, скажи, что ты отправишься завтра в министерство просить об отставке. Скажи мне это!