Борьба за трон. Посланница короля-солнца

Жак Фабр, двадцатипятилетний красивый молодой человек, с белокурыми усами, тоже любил Мари́, которую все обожали. Она не доводила его до отчаяния своей холодностью, но и не позволяла ему ничего лишнего, перенеся на племянника часть той любви, какую она питала к его дяде, Жану Фабру, богатому марсельскому купцу, её любовнику. Однако всегда найдётся несколько искорок, которыми можно поживиться у костра!

Когда Мари́ возвратилась в зал, партия в «три» была очень оживлённа. Альвейр, стоя в амбразуре двери, болтал с только что вошедшим изящным вельможей, завсегдатаем этого дома. Отделённая от них лишь смирнской портьерой, Мари́ могла слышать весь их разговор, не вызвав у них подозрения.

— Ей-богу, — сказал Альвейру виконт де Сен-Грабен, — у тебя хороший вкус. Эта арвернка прехорошенькая, и я желаю тебе полного успеха.

— Ей-ей! Нельзя в этом не признаться?.. Я её только что видел не более минуты и совсем сошёл с ума. Признайся, что она во всех отношениях восхитительна — и весела и хорошо сложена...

— Поудержись немного от твоих панегириков. Я тебе скажу новость, которая тебя преисполнит блаженства, счастливый плут.

— Какую? Ты возбуждаешь во мне любопытство! Не орден ли Синего Орла? Ну, что мне до него за дело? Дай мне помечтать о моей красавице Мари́.

— Простофиля ты с своим орлом!

— А! Так это о Данфренском аббатстве! Благодарю, что это тебя занимает, но мне более нечего с ним делать: я хочу посвятить себя всего моей новой любви.

— Но, чёрт возьми! Дай людям сказать! Ну, хорошо, говори сам, я не произнесу более ни слова.

— Полно, любезный Сен-Грабен, не злись. Что ты хотел мне сказать?

— Ты сам меня до этого довёл! Ну, сегодня я присутствовал при отходе ко сну короля; там только и толковали что о последней новости. Жана Фабра посылают чрезвычайным посланником для заключения торгового трактата с персидским шахом; ты можешь быть спокоен в продолжение пяти или шести лет, если только Жан возвратится.

Альвейр с испугом посмотрел на своего друга и сказал, смеясь:

— Что ты там мне рассказываешь? Какой Фабр? Какой персидский шах? И что мне за дело до всех этих историй? Что ты бредишь или глумишься надо мною?

— Так ты ничего не знаешь? Красавица арвернка — женщина неприступной добродетели, конечно, если хочешь, относительной; у неё есть любовник, богатый купец, Жан Фабр, ради которого она обрекла себя на стеснительную верность. Она имеет от него сына. Если честными женщинами называются имеющие только одного любовника разом, то среди беспорядочных женщин наша арвернка — Пенелопа. Она очень ловко ведёт свой игорный дом, знает, как расточать улыбки, которые помещает очень выгодно, отличается искусством воспламенять сердца, предоставляя им сгорать от собственного огня. Его игорный дом — самая блестящая приманка Парижа, вместе с своей хозяйкой, доводящей всех до отчаяния.

— Ты мне сообщаешь поразительные вещи!

— Ну, вот почему персидский шах замешан в твоём деле. Г-н Поншартрэн подписал сегодня вечером верительные грамоты Фабру, и последний отправляется в Персию; со 2-го марта 1705 года пред тобою откроется свободное поле действий; пускай свои стрелы и овладей местом. На этот раз ты меня понял?

— Как всё чудесно устраивается, мой дорогой! А вот и она идёт: надо приготовиться к первым приёмам обольщения.

— Обольщения?

— О, она прехорошенькая! — сказал молодой человек и подошёл к своему кумиру, сжав сердечком губы и сложив руки, как бы с мольбою.

Мари́ была бледна, её губы слегка дрожали; она всё слышала, и мысль о возможном отъезде её друга причиняла ей жестокое волнение, отогнавшее всю кровь из её вен; она чувствовала в голове как бы глухие удары молотка. Но было необходимо притворяться, ждать и думать лишь о том, как «разогреть» игру.

— Вы играете, Альвейр? — спросила она.

Он предложил довести её до стола и поставить на её счастье, но она была так взволнована, что предпочла избавиться от его забот, и представила своего кавалера высокой блондинке, Флоризе, в таких выражениях, которые не оставили никакого сомнения в том, что последней надо делать.

В эту минуту открылась дверь, и лакей посторонился, чтобы пропустить Жана Фабра.

Последний пересёк дорогу виконту Сен-Грабену, который, пожав ему руку, сказал:

— Поздравляю вас, г-н посланник!

— Тише! Не говорите ещё об этом ради Мари́, — сказал Жан Фабр, приложив палец к губам.

— Это правда, какой я опрометчивый! — сказал Сен-Грабен.

И вечер продолжался так весело и оживлённо, что никто не мог разгадать, насколько была озабочена обезумевшая от горя любовница Фабра.

Между тем на пустынной улице появился ночной сторож с фонарём в руках; звон его колокола совпадал с медленным темпом призыва ко сну: «Полночь, засыпайте, ещё бодрствующие люди».

Мари́ Пёти́ сделала знак, и слуги принесли запоздавшим гостям их плащи, доломаны и треуголки. Картёжники и картёжницы стали противиться, говоря: «Неужели нельзя нарушить правило, как это часто делалось? Заложен крупный банк, разве можно бросить его?» Но Мари́ Пёти была неумолима; она жаждала поскорее остаться наедине со своим другом.