Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2008

Невозможно отрицать тот факт, что Россия всегда была логоцентрической страной, и писатели находятся в центре этого волшебного хоровода. Лев Толстой, Максим Горький и Александр Солженицын — каждый пытался реализовать эту идею, наиболее четко выраженную в словах Солженицына: «Литература и всегда была в России вторым правительством». Они пытались оказать воздействие на режим — в то время как власть пыталась использовать их самих. Никто из этих гигантов не смог полностью осуществить свою программу, но в процессе этих попыток все трое создали мощную, сильно политизированную легенду. Нельзя недооценивать роли, сыгранной этими писателями в русской общественной жизни.

Конечно, роль у каждого была разная, и наиболее интересная в предлагаемом контексте, как сумел показать Волков, у Горького. Он действительно был одно время в СССР (от возвращения из-за границы в 1928 году до своей смерти в 1936-м) в числе властвующих сил, и если символика двуглавого орла действительна значима в русской культурной истории, то почти прямой, не символический уже, а реальный смысл придает ей Горький. Соответствующий сюжет — самый интересный в книге Волкова. Но, прежде всего, нужно сказать о методе и сюжетной схеме его книги.

В наше время так называемой массовой культуры придать интерес такой теме — значит подать ее средствами этой самой массовой культуры. Нужно, фигурально выражаясь, максимально приблизить ее к детективу. Увидеть

в ней детектив. А это и есть то, о чем говорил Набоков: русское совместное существование в литературе и полиции. Взяв историю под этим углом, Волков разрубил сюжетно-композиционный узел темы. В смысле всяческого масскульта это удачный ход.

Но, конечно, и с этим же связаны и недостатки книги Волкова. Там, где конкретная литературная история не цепляется за этот сюжет, книга подчас превращается в тот самый нежелательный перечень имен, книг, выставок, премьер и подобных культурных событий. Так, в частности, мало играет интереснейшая тема русского Серебряного века — вообще всё то, что, так сказать, выходит за рамки участия царизма и большевизма. Серебряный век, русский религиозно-культурный ренессанс как раз и был той эпохой, когда давление власти на русскую культуры не ощущалось совсем. Можно, конечно, искать — и найти — некую мистическую связь между русским модерном и большевизмом по линии утопического, «теургического», как в то время говорили, мышления, но это уже тема не для массового чтения. Массам нужно кино, детектив, полицейские и воры. Волков сумел это дать — тем самым, если не расширив, то и не исказив своей темы: русская культура в ХХ веке.

Приведем пример построения, когда очень известный, можно сказать, в мировом масштабе известный культурный сюжет приобретает под пером Волкова свою неповторимо русскую окраску: возникновение и первые годы Московского Художественного Театра, связанные с именами Чехова и Горького. Волков идет за кулисы — и напоминает тем, кому это неизвестно (а неизвестно всем, кроме специалистов), что эти годы становления были отмечены соперничеством двух звезд: Ольги Книппер-Чеховой и Марии Андреевой. Первая была женой, понятно, Чехова, а вторая — подругой Горького, и оба они писали для театра. Все подробности этой ситуации нам сейчас не нужны, но вот мимо ее внетеатральных связей пройти нельзя. Дело было в том, что Книппер была любовницей Немировича-Данченко, а в Андрееву был влюблен Савва Морозов — главный спонсор театра, пристрастия которого не могли не влиять на репертуарную политику. Но ведь Савва Морозов поддерживал не только МХАТ, но и большевиков, а деньги им давал через Андрееву, вместе с Горьким сочувствовавшую большевикам. У этой истории есть дальнейшее развитие, связанное с неожиданным самоубийством Саввы Морозова и борьбой вокруг его наследства, но и сказанного довольно, чтобы понять, каким ходами Волков вызывает и держит читательский интерес. Конечно, никто не рискнет забыть, что свою роль сыграли и Чехов с Горьким — своими пьесами больше, чем любовными интересами; но детализация этого сюжета Волковым позволяет увидеть живую ткань событий, ощутить конкретные настроения их участников, я бы сказал — услышать их живое дыхание.