Бородинское поле

С тех пор он не видел Макарова и не разговаривал с ним по телефону. Он не считал, что командир полка поступил разумно, лично возглавив артиллерийскую группу Думчева, но и не осуждал его. Обстоятельства требовали быстрых и продуманных действий, Макаров принял именно такое, пожалуй, в данном случае самое верное решение. И совсем не было необходимости ему самому и даже командиру дивизиона Кузнецову рисковать жизнью, идти во главе орудия. Но приказ, от которого зависело очень многое, в том числе и жизни десятков людей, был выполнен, и Макаров не в первый и, надо полагать, не в последний раз показа себя бесстрашным и волевым командиром. Макаров был представлен к званию Героя, а многие из его подчиненных - к орденам и медалям. Кроме того, ему присвоено звание полковника, сам Макаров об этом еще не знал. Говоров решил первым поздравить его с таким событием и тем самым, может, как-то успокоить вою совесть: он сам считал бестактным и грубым разговор по телефону с НП Полосухина. Говоров знал, что полк Макарова выведен из боя на отдых и пополнение. Потери как в людях, так и в вооружении были весьма серьезные, в чем нельзя было винить командира. Пожалуй, удивительным было то, что в этом кромешном аду первых четырех дней декабря полк все-таки выстоял, нанеся врагу огромный урон.

Макаров встретил командарма на улице бывшей деревни недалеко от избы. Ширококостный, большелобый, в уже не новом полушубке, при ремне и портупее, он подошел с рапортом, но Говоров перебил его, дружески протягивая крепкую руку:

- Здравствуйте, полковник. Поздравляю вас и благодарю за честную службу и личное мужество.

Большие ясные глаза Макарова лучились радостным светом, и он, не умеющий лукавить и правильно понявший, что означало это "полковник", ответил с достоинством и тактом:

- Благодарю вас, товарищ генерал. Я просто выполнял и буду выполнять свой долг перед Отечеством, как подобает коммунисту и гражданину… Пожалуйста, в избу, товарищ командующий. Может, чайку горяченького с дороги? - предложил с осторожным простодушием.

- Некогда чаевничать, полковник. - Говоров нарочито сделал ударение на последнем слове и, легонько взяв за локоть Макарова, отошел вместе с ним в сторонку. - Вот что, товарищ Макаров, есть у нас мнение забрать вас в штаб армии. Мы начали наступать и будем гнать фашистов до самого Берлина. Надеюсь, вы понимаете, что роль артиллерии по-прежнему остается одной из ведущих. Потом, новое звание требует и новой должности… - Одобрительная теплая улыбка проскользнула в хмуром взгляде командарма.

- Спасибо за доверие, товарищ генерал, - просто, не мешкая, сказал Макаров. - Но позвольте мне быть откровенным. Я бы хотел остаться в прежней должности. Ведь я, товарищ генерал, от самой границы с первого дня войны отходил и, кажется, неплохо усвоил науку оборонительных боев. Теперь же мне бы хотелось поучиться наступать. И именно в должности командира полка. Убежден, что здесь я принесу больше пользы.

Говоров, должно быть, не ожидал такого ответа, взглянул на Макарова исподлобья, но тот смело встретил его не то укоризненный, не то испытующий взгляд. На какую-то минуту Леонид Александрович погрузился в раздумье - похоже, что он был огорчен. Затем, не глядя на Глеба, проговорил глухо и великодушно:

- Хорошо, учтем вашу просьбу.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Вечером того же дня в штабе армии Говорову доложили, что среди только что захваченных в плен немцев есть один весьма любопытный "экземпляр"; некто Вилли Гальвиц - доктор истории и философии, человек, близкий к гитлеровской военной верхушке и, надо полагать, достаточно осведомленный. Но самое любопытное, что этот летописец ратных подвигов оказался на редкость словоохотливым и, кажется, откровенным. Оказывается, по сообщению Гальвица, на Бородинском поле был убит гитлеровский генерал Штейнборн, убит советским воином, засевшим в поврежденном накануне немецком танке. Связались с Полосухиным, уточнили все детали и поняли, что из танка по генеральской машине стрелял не кто иной, как Кузьма Акулов.

Леонид Александрович Говоров, ознакомившись с записью допроса Вилли Гальвица, захотел лично допросить гитлеровского военного историка и уточнить некоторые детали, Вилли Гальвиц вошел в кабинет командарма как-то непринужденно и сразу сделал почтительный бессловесный поклон в сторону сидевших за столом генерала и переводчика. Первое, на что обратил внимание Говоров, был тоскливый страх в глазах пленного. Неподвижное остроносое лицо его было бледным, блуждающий взгляд ждал первого вопроса. Говоров небрежно и неторопливо осмотрел Гальвица и жестом предложил сесть. Гальвиц вежливым кивком поблагодарил генерала и тихо опустился на стул, уставив на Говорова покорный взгляд.

- Где вас взяли в плен? - были первые слова командарма, сказанные по-немецки.

Леонид Александрович знал язык неприятеля, и эта деталь, кажется, обрадовала Гальвица, что-то обнадеживающее вспыхнуло в его глазах и в тот же миг погасло. Гальвиц знал русский язык, но решил это скрыть. Он заговорил по-немецки осторожно и тягуче: