Босиком по краю моря

– Помню, – кивнула Женя. Она действительно помнила, как впервые этот самый Влад появился в их компании. Они тогда собирались на концерт, и он подвез Коробицину. Женя помнила, как из дорогой машины вышел коренастый, неопрятно одетый мужчина. На ногах у него были немодные и неухоженные башмаки, плотный торс обтягивала поменявшая от старости цвет футболка.

Когда он взялся за дверь машины, чтобы помочь выйти Коробициной, Жене бросились в глаза давно не стриженные ногти.

– А сейчас его не узнать! Это другой человек. Холеный, хорошо одетый, модный… Но – хам. Вернее, не хам, но… Говорить он не умеет с людьми. Вроде бы ничего такого не сказал, а чувствуешь себя оскорбленным.

– Я не хотела тебе говорить, но вот эта появившаяся тогда дистанция между нами – это результат твоего замужества, – сказала, как всегда «деликатная», Пчелинцева.

– Я думала, что все так заняты своими делами, работой…

– И это, конечно, тоже, но рядом с Владом было сложно находиться. Дело не в том, как он одевался. Дело в том, как вел себя, что говорил… Всем было неуютно. Мне казалось, что он был неестественен, из кожи вон лез, стараясь понравиться нам, твоим подругам, чтобы мы хорошо отозвались о нем.

– А что в этом плохого? – вдруг серьезно спросила Тая. – Что плохого в том, что человек старается вести себя так, как принято? Он старался.

– Но нутро же было другим. Это называется не старался, а притворялся!

– Женя, так можно сказать обо всех. Например, ты в истории с Суржиковым свое поведение поменяла не потому, что изменила свою точку зрения, а потому, что тебе надо было диплом писать у Суржикова, деканат просил, Зоя Ивановна добрейшая переживала. Понимаешь?

– О, ну этот твой выпад глуп! Ну, ты же знаешь, это не в моем характере! – рассмеялась Женя.

– А почем ты знаешь, что в характере Вадима?

– Дорогая, у тебя «стокгольмский синдром»! Ты защищаешь абъюзера.

– Я стараюсь быть справедливой. Хоть в чем-то. И еще я жалею, что ты очень много знаешь о моей жизни. Ты же не говоришь, ты жалишь.

– А настоящие друзья должны так поступать. Я вообще хочу, чтобы ты от него ушла.

Коробицина уставилась на Женю. В комнате повисла тишина. Потом Коробицина стала смеяться. Правда, смех был не тот, какой раздавлся в этой комнате некоторое время назад. Смех был невеселым.

– Ты меня потрясаешь! Ты хочешь, чтобы я развелась! Ты сама себя слышишь?!

Женя не успела ответить, в комнату вошла женщина в форменном платье и белом переднике. В руках у нее был огромный поднос.

– Жанна, прошу вас, поставьте все на круглый стол, мы там чай пить будем. Спасибо.

Женщина выполнила просьбу и молча покинула комнату.

– Вот, давай лучше чай пить, чем спорить. Так и поругаться можно, – примирительно сказала Коробицина, но Пчелинцеву было уже не остановить.

– С удовольствием, – машинально ответила она и тут же ринулась в бой. – Тая, я, кажется, понимаю. «Жанна, поставьте поднос туда, поставьте поднос сюда!» Отлично! Я ничего не имею против того, чтобы по хозяйству кто-то помогал. Я вообще ничего не имею против денег, которые позволяют хорошо и беззаботно жить.

– Ты ошибаешься. Деньги – это очень хлопотная вещь. Я смотрю, сколько и как работает Влад, и понимаю, что это тяжелее, чем многие другие профессии, – спокойно возразила Тая, – кстати, есть еще одна сложаная задача – сохранить заработанные деньги. С умом вложить их, не растратить попусту, а передать потомкам. Понимаешь, богатство накладывает на человека определенные обязательства.

Коробицина вообще как-то переменилась. Что-то жесткое сейчас появилось в ее лице. Казалось, она сейчас бросится защищать государство под названием «моя семья». И пусть в этом государстве не так все хорошо, но это ее территория, и она была готова дать отпор обидчику.

– Ну, это еще можно поспорить – что тяжелее…

– Женя, для чего ты приехала ко мне? Спорить? Обвинять меня в покупке моей диссертации? В том, что я выбрала не того мужа? Цель твоего визита?

– Я приехала тебя проведать и помочь тебе, – ответила Пчелинцева.

– А ты спросила меня, нужна ли мне помощь? Хочу ли я принимать эту помощь? А главное, готова ли выслушивать от тебя все эти упреки?

– Я думала, что наша дружба избавляет нас от реверансов. Особенно тогда, когда речь идет о серьезных вещах.

– Реверансы иногда нужны. Они, как желудочные ферменты, помогают усваивать горькую правду. А теперь мне не хочется говорить с тобой о вещах, которые меня волнуют и которыми не с каждым поделишься.

– Как знаешь, – пожала плечами Женя, – я не ожидала, что ты так отреагируешь.

– Ты? Ты отлично знаешь, как можно говорить. Но не считаешь нужным. История с Суржиковым повторяется. Только вместо него другие люди. Более близкие.

– Зря ты так, – тут уже обиделась Пчелинцева, – я искренне, я хотела тебе предложить работу. Приезжай в Дивноморск, бери ребенка и приезжай. У нас есть вакансии еще. Там можно отлично устроиться с жильем. Его оплачивает контора. Ребенок будет на море. Оно не такое теплое, но оно полезное и красивое. Там сосновый воздух. Там я. Я помогу тебе. Зачем ты обижаешься на форму. Ты суть смотри.