Божественный лик Византии

Насколько статус Византийской императрицы был высок и в то же время не гарантировал от проблем, свидетельствуют две истории, разделенные между собой тремя веками. Константин VII Порфирородный имел всего 7 лет от роду, когда после смерти отца императора Льва VI Мудрого и дяди императора Александра (912—913) остался единственным законным наследником власти в Римском государстве. Дядя оставил распоряжение, согласно которому был назначен опекунский совет при Константине VII Порфирородном. К негодованию царицывдовы Зои Карбоносины, она не была включена в опекунский совет, поскольку ее авторитет в народе был невысок. Все полагали, что именно Зоя подвигла Льва VI на четвертый брак, не одобренный священноначалием. Более того, первый ненавистник императрицы Константинопольский патриарх Николай Мистик (901—907, 912—925) издал от имени опекунского совета беспрецедентный указ. Этим документом Зоя лишалась царского достоинства (!) и ей запрещался под любым предлогом вход в царский дворец. В довершение всего путем угроз в адрес ее сына патриарх вынудил императрицу принять монашеский постриг и удалиться в монастырь[1383].

На ее удачу, противники царицы действовали неосторожно и чрезмерно агрессивно, надеясь захватить власть в свои руки. Ловко используя ошибки своих врагов, Зоя Карбоносина в октябре 913 г. освободилась от монашеского сана, сумела вернуться во дворец, восстановить и даже упрочить свое положение[1384]. Обе партии оказались в патовой ситуации, из которой можно было выйти только путем взаимных уступок, переговоров и не совсем искренних взаимных обязательств. Зоя обещала не покушаться на статус Николая Мистика. Патриарх взамен дал слово более не вторгаться в сферу политики, не появляться в царском дворце без разрешения императрицы и поминать на Литургии имя царицы наравне с именем Константина VII, что и произошло в первый раз в феврале 914 г.[1385]

Таким образом, недавно опальная царица стала фактически единоличным правителем Римской империи при номинальном сыне. Хотя и ненадолго: ее авторитет все же был не настолько высоким, чтобы византийцы видели в ней адекватную замену царственному мужу. В результате через короткое время она была лишена царского достоинства уже по требованию собственного сына, вновь пострижена в монахини под именем Анны и отправлена в монастырь[1386].

Вторая история также таит в себе интересные детали. После смерти императора Андроника III Палеолога (1328—1341) опекуном его юного сына Иоанна V (1341—1391), был объявлен Кантакузен, будущий император Византии Иоанн VI (1347—1354). Но в оппозицию к нему немедленно встали вдоваимператрица Анна Савойская, патриарх Иоанн Калека (1334—1347) и министр финансов Алексей Апокавк. Развязалась гражданская война, в ходе которой стороны предприняли действия, должные легализовать их статус.

26 октября 1341 г. в Дидимотихе Кантакузена провозгласили Византийским императором, а местный епископ короновал его императорским венцом. Почти одновременно с этим, 19 ноября 1341 г., Иоанна V Палеолога венчали на царство, а Анна Савойская была объявлена соправителем. И все же, соблюдая политические традиции, сам Иоанн VI Кантакузен приказал поминать свое имя при величаниях на Литургии после Иоанна V Палеолога и императрицы Анны Савойской. Признав тем самым царственный статус Анны, как действующей императрицы[1387]

.

После того как погиб ее верный союзник Алексей Апокавк, а патриарх скомпрометировал себя и был низложен, Анна оказалась практически единовластной правительницей Римской империи. Наконец, гражданская война, обессилившая государство, подошла к концу. Кантакузен и Анна Савойская нашли компромиссное решение, небезынтересное для нас. Анна Савойская дала клятву ничего не замышлять против Иоанна VI Кантакузена, а тот, вторично венчанный на царство уже Константинопольским патриархом, в свою очередь выдал свою дочь Елену замуж за императора Иоанна V Палеолога. Теперь на некоторое время у Империи оказалось 5 царей: Иоанн V Палеолог, его жена Елена Кантакузен, императрица Анна Савойская, Иоанн VI Кантакузен и его супруга Ирина[1388].

Вместо эпилога

Едва ли было оправдано демонизировать Византийских императриц, видя в приведенных выше примерах лишь борьбу страстей, придворных партий и проявление ненасытного женского честолюбия. Как правило, сами царицы не горели желанием взваливать государственные заботы на свои плечи, отдавая себе отчет в том, что это такое. Для одиноких и молодых женщин (вдовиц или сирот) единоличное царствие было далеко не синекурой, что наглядно демонстрирует история уже упомянутой выше императрицы Евдокии Дуки. На людях всегда такая выдержанная и спокойная, както раз «в сердцах» царица проговорилась о тяжести своей ноши: «Не нужно мне такого долгого царствования, я не хочу умереть на троне!»[1389]