– Такое чувство, словно я нахожусь там. Это невероятно, Джонс, спасибо тебе. Я повешу ее в своей комнате напротив кровати, чтобы смотреть на нее перед сном и по утрам.
– О-о-о, – я краснею, – не за что.
Он обнимает меня.
– Есть за что. Ты на это кучу времени потратила. И умудрилась держать от меня втайне. Спасибо. Я люблю тебя.
– Я… я люблю тебя, – заикаюсь я, мне все еще сложно произносить эти слова с той же легкостью, с какой их говорит он. А после его слов о предложении, от которых у меня все сжимается внутри, это еще сложнее.
Начинается март, и эти его слова все еще не дают мне покоя. Когда я представляю будущее с Джейком, то чувствую не только счастье, но и тревогу, которая узлом скручивает живот. Что, если я не создана для такой жизни? Для дома, белого забора, брака и семьи? Что, если я похожа на маму? Что, если сломаюсь под давлением и сбегу?
Если раньше я была спокойна и счастлива рядом с Джейком, то теперь мне кажется, что я живу в долг, дрожа от предчувствия. Нехорошего.
Мое вдохновение исчезает, и, как бы я ни пыталась, сколько бы раз ни стояла перед чистым листом, я не могу начать рисовать. Ничего не приходит. Я в замешательстве и расстройстве.
– Что с тобой? – спрашивает Джейк как-то вечером, когда мы вытираем посуду после ужина.
– Ничего.
– Почему ты такая раздражительная?
– Прошу прощения? – Я делаю шаг назад, упирая руки в бока. Он склоняет голову.
– Тебя что-то беспокоит. В чем дело, Джонс? Ты можешь мне рассказать? Сопротивление бесполезно.
– Ты правда будешь цитировать мне «Стартрек»?
– Стоило попытаться, нет? – На щеке мелькает ямочка.
Я рычу и кидаю в него кухонное полотенце.
– Ты меня бесишь.
– Это мой талант, – шутит он, – а теперь перестань избегать вопросов. Что случилось?
Я вздыхаю.
– Я не могу рисовать.
– Почему? – Он подходит, сжимает мои руки.
– Не знаю.
– Что тебя сдерживает?
– Не знаю! – Я отстраняюсь и начинаю ходить по кухне, морщась на отвратительные темные шкафы. Почему мы, черт возьми, не выбросили их и не поставили новые? Они такие старомодные.
– Тогда тебе нужно немного времени и пространства, чтобы с этим разобраться, – понимающим тоном говорит он. – Как насчет поездки в Лулворт-Коув к Дердл-Дор завтра?
Я перестаю расхаживать и смотрю на него. Завтра суббота. От одной мысли о прогулке по пляжу с мороженым в руке, о том, чтобы нарисовать крутой холм вдоль тропинки к Дердл-Дор, мне становится легче.
Я подхожу к нему, обнимаю за талию и прижимаюсь к его бьющемуся сердцу.
– Звучит отлично, спасибо тебе.
Мы проводим волшебный день вместе. Побережье выглядит очаровательно и свежо, как всегда. К тому времени, как мы возвращаемся домой, растрепанные и хихикающие, я чувствую себя лучше, чем несколько недель до этого.
Но почти неделю спустя я все еще не рисую и снова начинаю переживать. А потом, одним воскресным утром, когда мы с Джейком завтракаем с папой, сквозь щель в двери падает письмо, приземляясь на коврике. Флер бежит по коридору и гордо несет его к нам в пасти. Свистнув ей, я обмениваю письмо на кусочек тоста и глажу ее по голове.
– Умничка.
Перевернув конверт, смотрю на каракули. Адресовано мне, но я не узнаю почерк. Разорвав его, я достаю сложенную бумажку и разворачиваю.
–
– Что там? – Джейк хмурится, кладет нож и вилку.
– Держи. Мне это не нужно. – Бросив в него письмо, я вскакиваю на ноги, ударившись ногой об угол стола. – Черт!
–
От ярости начинает кружиться голова, в лицо ударяет волна жара. Меня начинает трясти.
– Я ей не дорогая, – выпаливаю я. – Слишком поздно. – Выхватив письмо из рук Джейка, я рву его на мелкие кусочки и бросаю, как конфетти, на стол.
Широкими шагами я иду в коридор, сую ноги в кроссовки и распахиваю дверь.
– Я пойду погуляю.
Джейк и папа следуют за мной в одних носках. Папа выглядит обеспокоенным.
– Подожди, Лейла. Не уходи вот так.
Лицо Джейка выражает понимание.
– Ты хочешь, чтобы кто-то из нас пошел с тобой?
Я вижу, как оба они волнуются, что я не вернусь обратно.
– О, черт возьми, – срываюсь я. – Я иду гулять, чтобы проветрить голову. Я уже не ребенок. И не убегаю из дома.
Папа хмурится.
– Лейла!
Джейк встревоженно меня рассматривает.
– Ладно. Если тебя нужно будет забрать или вообще что-то будет нужно, просто позвони.
Я смягчаюсь.
– Хорошо. – Засовываю руки в джинсы, чтобы проверить, что взяла телефон, и киваю. – Не нужно так волноваться. Я вернусь.
Я ухожу по дорожке в саду и чувствую их взгляды.
Но не оборачиваюсь.
Три дня спустя я так и не успокоилась, так и мечусь между злостью и сожалением. Я поверить не могу, что ей хватило наглости написать мне спустя столько времени и назвать своей дорогой девочкой. У нее нет на это никакого права. И я не могу поверить, что разорвала письмо, даже не прочитав остальное, и теперь жалею, что так поторопилась. Впервые за четырнадцать лет она решает связаться со мной – я так этого ждала, – а я все испортила.