Брат, найди брата

Не знаю, может, к тебе и в самом деле девчата табунами, значит, ходили, а со мною до сих пор такого не было… В практике, как говорится, не встречалось. Нет, в самом деле. Ну, было когда-то, чего скрывать. Так сколько воды с тех пор утекло?.. Может, возраст уже не тот. А может, и характер испортился. Ушла беззаботность, какая в этом деле нужна. Не могу я с легкой душою всех этих слов девчатам говорить, какие — словно ключик к замочку… И вообще.

Уж если только слабый пол возьмет мертвой хваткой… Уж если в такое положение попадешь, когда не только сам себя потом перестанешь уважать, но даже собственная твоя родная жена, коли про все узнает, и та — за то, что ты лопух такой, — тебя осудит, разве что тогда… А так — нет.

Как Игорь Проничкин говорит: «Нам ли, гусарам, завлекать?.. Нам бы только отбиться!»

Раскладываю это я вещички по полкам, а сам то и дело в окошко поглядываю: не видать ли там еще моего табуна?.. Еще не скачет?

А за окном, скажу тебе, благодать: высокий да густой сосняк, а под ним свежая да чистая трава-мурава, и лишь поближе к моему крыльцу — заросли, какой-то кустарник там и тут…

И вдруг, гляжу, быстрым шагом идет от моря по тропинке загорелая девчонка в модном купальнике — в таком, что вроде он есть, а вроде его и нету… Идет, и на окошко мое поглядывает — ну то есть явно ко мне направление держит.

С какой-то своей шмотенкой в руках я замер. Началось, думаю!..

А девчонка, скажу тебе, была загляденье: писаная красавица из ансамбля «Березка». Только совсем молоденькая.

До кустиков дошла, шагнула от тропинки в сторону, остановилась ко мне лицом, смотрит в окно. И тут вдруг руками быстренько — к одному плечику, к другому…

Купальник падает, лежит в траве под ногами, а она на носочках привстает, приподнимает руки, словно к солнцу да к небу тянется, глядит вверх, а потом головкою дернула, и волосы у нее взметнулись и по плечам рассыпались… Богиня была!..

Богиня красоты!

Но я в тот миг знаешь, о чем подумал?

Как последний пижон, я испугался: это что ж у них так заведено было?.. Что раздеваются они еще на улице?! Это уж вообще против всяких правил — тут тебе никакой коньяк не поможет!

Или, думаю, пока не поздно, дверь на ключ?!

А она нагнулась, подняла купальник. Ловко его отжала, и вот уже снова в нем. Еще раз в окошко глянула, тряхнула пышными своими волосами и пошла по тропинке обратно к морю.

А я на стул плюхнулся, руки бросил вниз и вытянул ноги… Старый кретин! — думаю. Да это она ведь и прибегала, чтобы в кустиках свой купальник выжать, а ты за ней, выходит, как мелкий фрайер подглядывал — и не стыдно?!

Сходил я пообедать, зашел в библиотеку, записался и только собрался идти наконец на море, как тут новенькое: тихонько так стучат в дверь.

А дверь выше половины стеклянная, с белой тоненькой занавескою, а на занавеске на этой, как на экране, вижу я темный силуэт женской головки, да еще какой силуэт!.. Такой подбородочек, такие губки и носик, такой лобик и такой пучок на затылке, что из-за их милых, ты меня извини, очертаний показалось мне, будто вижу даже длиннющие ресницы — это на занавеске-то!..

— Да! — разрешаю не своим голосом. — Войдите.

Дверь потихоньку открывается, а на пороге возникает опрятная такая, очень чистенькая старушка. Улыбается хитренько и говорит с акцентом: здравствуйте, мол!.. Меня зовут Текла Габриэлевна. Если по-вашему хотите, по-русски, — Фекла Гавриловна. Я у вас буду прибирать. Не могли бы вы поэтому сказать мне, какое время будет для вас самое удобное?..

И смотрит на меня Текла Габриэлевна, она же Фекла Гавриловна, и в самом деле так хитренько, как будто знает про меня ну все-все…

Когда она ушла, я и думаю: нет, брат!.. Не дождаться тебе табуна, нет, не дождаться!.. Тебя еще задолго до того, как он прискачет, инфаркт хватит.

Что ты, в самом деле, говорю себе, Володя, — как пятиклассник?!

Пошел на море и для начала хорошенько поплавал, чтоб, как говорится, остыть, а потом лег в сторонке на песок, раскрыл книжку.

Но что-то мне, знаешь, не читалось… Слова одно с другим никак не складываются, смысл не доходит, и все приподнимаю невольно голову и вижу: то ножки в резиновых «вьетнамках» проходят мимо, то с педикюром — босичком, то снова в тапочках, в расшитых золотом каких-нибудь остроносых туфельках, опять — босичком…

Может, думаю, это из табуна моего, а я и не знаю?..

И так я в конце концов разозлился и на себя, на мелкого человека, и на этот самый табун, который как раз, может быть, делал круги возле крайнего коттеджа.

Разозлился и думаю: сюда бы моих мальчиков, эх!.. Посмотрели бы мы тогда на этот табун!

Стал вспоминать и ребят своих, и города, куда нас судьба забрасывала. Вернее, какая судьба?.. Опять же она — работа!.. Это потом уж у кого-то вдруг да и получалось: судьба.

Может, ты не знаешь, так я тебе расскажу.

Как во всякой мало-мальски уважаемой бригаде, есть у нас четыре хахаля. Штатных.

По порядку так: хахаль-налетчик. Первый.