Читаем Брат, найди брата полностью

Это представь, что за парень: прилетели куда-либо в командировку, и ты еще, руки в карманах, комнату в «общаге», где жить тебе придется, осматриваешь, а он уже прифрайерился, уже перед зеркалом галстук затягивает, и одеколоном от него — уже за версту…

«Ну, я пошел, мальчики!..»

И вскоре или заявится с какою-либо женской капеллой из банно-прачечного треста, или адресок в клюве принесет: «Скорее, мальчики, а то они там без нас замерзнут!..»

Тут на сцене появляется второй штатный — хахаль-перехватчик.

Объяснять не надо?.. Думаю, поймешь так.

Третий — это хахаль-звонарь.

Ну, у этого такая особенность, что он может начать действовать даже раньше двух первых. Самолет еще только снижается где-либо над Карагандой, либо над Тагилом, где третий хахаль-то отродясь не бывал, но он уже кричит на весь салон, что живет здесь одна законненькая бабенка, Машей звать…

Как ты понимаешь, у этого третьего простор для деятельности прямо-таки необозримый… Вот-вот!.. Занимается творчеством, как некоторые, верно! И тоже очень хочет, чтоб ему верили.

А четвертый — хахаль-тихарь. Самый серьезный человек в этом деле. Профессионал. Главный забойщик. Большой мастер и скромный труженик. Но ты попробуй добейся от него хоть словечка. Под пыткой ничего не расскажет.

Четверка дружная ребят, одним словом.

И  в с я  л ю б о в ь.

А что ты тут будешь делать, если в командировке вся жизнь — в свободное, как говорится, от работы время — вокруг этих четверых вертится?..

Повести весь «колхоз» в кино?.. А ты попробуй. Один устал, другой этот фильм уже дважды видел и рассказывал третьему, все уши прожужжал, а четвертый только что шел мимо кинотеатра — билетов нету…

Повести в театр?.. Он-то наверняка пустой. Но и тут сразу аргумент: у них тут, значит, никто не ходит, одни мы, дурачки, пойдем?

Позвать на лекцию?..

Ну, попробуй.

А тут тебе сразу и кино, и драма с комедией, и диспут о супружеской верности, и персональное дело, и семинар на тему: «Тайны брака в свете последних достижений психологии», и еще что-либо такое же живо-трепе-щущее о мужчине и женщине, и все-все…

Случается, правда, и так, что жена вдруг к кому-то прилетит и, ясное дело, его застукает — затем и летела… Случается, вслед за кем-то исполнительный лист потом на Антоновку придет. Или еще какая-либо «телега» прикатит. Это уж бывает — судьба.

И хоть моих-то хлопцев господь хранил пока и от того, и от другого, и еще от многого всего, что может в командировке с молодым мужчиной приключиться, сделалось мне, когда лежал я на песочке один, отчего-то, понимаешь ты, так тоскливо, хоть вой, и я лежал, брат, и думал: отчего?..

Долежался до тех пор, пока стал уже «дрогаля ловить» — так говорили в детстве.

Прибалтика, что ты хочешь! И дело уже под осень.

И поймал я себя, конечно, на том, что не хочется мне в свой коттедж, в отдельную эту комнатку… А коли поймал, делать нечего — надо идти! Такой у меня характер.

И пошел. Как, и право, на казнь!

Однако ничего, обошлось, никто меня на крыльце не ждал, никто на ступеньках не сидел и, когда я вернулся из кафе, потому что на ужин в своей столовой, конечно, опоздал, на шею мне из кустов тоже никто не кинулся.

Единственный, кто зашел ко мне в тот вечер, был этот шустрый старичок из регистратуры. Там вдоль тропинки фонари меж сосен, и когда увидал я его издалека, обрадовался: во-первых, знакомый, что ни говори, а во-вторых, если табун примчится, то вдвоем оно как-то веселей…

Притащил я поэтому из комнаты на веранду столик и пару стульев, принес коньяк с коробкой конфет, и так хорошо мы с ним в тот раз посидели и «за жизнь» потолковали — ну так душевно!..

Пошел его проводить, он руку подает и говорит: легко с вами — человек, мол, общительный и видели много. Да только одно плохо: бутылку-то мы с вами прикончили, а вдруг к вам завтра кто и заглянет?..

Я ему: обижаете, мол!.. За кого принимаете? Или я — не голубая кровь? Не монтажник?

Или, говорю, не сибиряк?!

Вот такая же, он говорит, натура и у артиста у этого, который перед вами жил: широкий человек!

А как он, говорит, перед дамами-то своими произносил: «Шам-пан-ска-го!..» И пальцы как при этом выбрасывал!

Ты, не замечал, слушай, что один и тот же человек в разных местах и при разных обстоятельствах сам на себя настолько бывает не похож!.. Ну не он это — и все дела!

Так вот и со мной было.

Или я тогда в Прибалтике сильно поглупел?.. Или случилось со мной что-то другое…

Но, как ты понимаешь, назавтра на столике в моей комнате рядом с коробкою конфет стоял уже не только коньяк.

Ни о чем другом, как только об этом табуне своем да обо всем, что с ним связано, думать просто не мог — ну веришь, как на стройке говорят, брат, — заклинило!

Навязчивая мысль, если по-научному.

Когда я накануне вечером спросил у старичка, что за публика, мол, в этом табуне, он ответил примерно так: и юные девицы из местных, или, как у вас принято нынче — «телки». И приезжие дамы бальзаковского возраста — по-вашему, кадра́ «оторви ухо с глазом».

И вот я теперь, когда чувствовал подъем, начинал вдруг посмеиваться и сам над собою, и над этим пока еще обезличенным своим табуном.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рассказы советских писателей
Рассказы советских писателей

Существует ли такое самобытное художественное явление — рассказ 70-х годов? Есть ли в нем новое качество, отличающее его от предшественников, скажем, от отмеченного резким своеобразием рассказа 50-х годов? Не предваряя ответов на эти вопросы, — надеюсь, что в какой-то мере ответит на них настоящий сборник, — несколько слов об особенностях этого издания.Оно составлено из произведений, опубликованных, за малым исключением, в 70-е годы, и, таким образом, перед читателем — новые страницы нашей многонациональной новеллистики.В сборнике представлены все крупные братские литературы и литературы многих автономий — одним или несколькими рассказами. Наряду с произведениями старших писательских поколений здесь публикуются рассказы молодежи, сравнительно недавно вступившей на литературное поприще.

Богдан Иванович Сушинский , Владимир Алексеевич Солоухин , Михась Леонтьевич Стрельцов , Федор Уяр , Юрий Валентинович Трифонов

Проза / Советская классическая проза