Брат, найди брата

Прямо тут, недалеко от остывающей печки, расстелили брезент, стали выкладывать на него принесенные из дому припасы. Переговаривались еле слышно, и все с каким-то особым значением в голосах, как бы торжественно. Садились кружком. Для Зои сложили одна на одну широкополые войлочные шляпы.

Всем понемножку налили, и обер-мастер стащил кепку и поднял стакан:

— Ну… спасибо, что столько лет грела нас.

— Вообще-то хорошо грела!

— Чего там говорить: печка знатная. Была бы она побольше…

— И спасибо всем, кто затухнуть ей ни разу не дал, — сказал обер-мастер. — Только когда захотели, вот тогда и…

— А ведь она как чуяла, дядь Вась, — сказал один из горновых, — что она в последний раз горит!..

— Спасибо тебе, Зоя Николаевна, — продолжил обер-мастер.

— Ну уж! — сказала она, грустно улыбнувшись.

— Не скажи, Зоя Николаевна. Не скажи. Уж я-то знаю, как ты тут поработала! Спасибо, Алексей Степаныч, что прийти не отказался, — сказал обер-мастер.

— Мудрецы! — улыбнулся Ступин. — Спасибо, что позвали.

— Всем спасибо! — закончил дядя Вася.

И Ступин поднял руку:

— Тебе, дядя Вася, спасибо. Главной няньке ее… За все!

Когда они вышли с литейного двора, снаружи густо лепил снег, и снизу временами не видно было, что происходит на самой верхушке домны, — только, пробивая белую пелену, там уже поблескивала ослепительно электросварка. Потом появились над верхушкой контуры крана…

— Быстро они!..

— Быстро…

— Ну а как же — спешат!..

Стропальщик вверху громко кричал — кричал, судя по интонации, что-то веселое, — но они никак не могли разобрать: что кричит?

Стояли горновые в черных суконных куртках, смотрели вверх, и снег падал им на плечи, на лица.

— Чего он там разоряется?

Михеев, стоявший с приставленной к уху ладонью, вдруг улыбнулся дружески остальным:

— Кричит, горячая еще!.. Слышите? Печка. Она еще, кричит, братцы, горячая!..

Зоя тронула Ступина за руку:

— Я вам точно говорю, он что-то затевает! Отец…

Рабочий день уже окончился, уже можно идти домой, но Людмила с Варварой сидят в приемной у Нины Павловны — все трое ждут разговора с Москвой.

По телевизору закончили передавать новости, идут титры сообщения о погоде, и все поглядывают на экран — как оно там, в Москве?..

— И никогда в магазине продавщицам не говори, что ты — приезжая, — продолжает наставлять Людку Варвара. — Потому что приезжей дурочке они любой брак подсунут, а завтра она уже улетела в свой любимый Сталегорск, а то в Магадан или еще куда подальше — и горячий привет!.. Что она, скандалить к ним вернется?.. Конечно, нет! А если ты москвичка и на соседней улице живешь, значит, ты к ним завтра вернешься и плюнешь в бесстыжие глаза: зачем брак подсунули?.. Это ты понимаешь?.. На это, слава богу, ума хватает?.. Потому что на твоих любимых курсах об этом, я понимаю, вам просто позабыли…

Раздается длинный звонок, и Нина Павловна снимает трубку, спрашивает весело:

— Лариса Санна?! Ларочка?.. Рада твой голосочек… рада!

— А как же я им скажу, что я москвичка, — о чем-то своем продолжает размышлять Людмила, но Варвара выразительно глядит на нее: ты что, мол, ненормальная?.. Не понимаешь, с  к е м  Нина говорит?!

— Как вы там все? — очень дружески продолжает Нина Павловна. — Что у вас тоже холодно, это мы знаем, только сейчас по телевизору, да… А здоровье как? А детишки?.. Риммочка?.. А Павлик?.. Как мы?.. Ты же знаешь. Отсюда все наши дела. Ну, ничего, конечно, держимся… Еще как, да! Посылаем вот в столицу одного родного нам человечка. На Выставку достижений. Югославские сапожки купить, да… Еще кое-что, у нее тут свои проблемы. Ну, и список наши девочки навязали… Гостиницу закажешь? Спасибо, лапа! Запиши фамилию: Суханова. А что тебе с ней передать?.. Орешков кедровых — это само собой… У нас сейчас мода: мужички их со скорлупой жуют, говорят, что помогает… От всех болезней, да. Ну, и от самой главной, а как же… Прислать одного? Нет уж, мы пришлем вам орешков, а вы там своего откормите, а нашим некогда — им домну двигать надо. Да.

И вдруг лицо у Нины Павловны меняется так стремительно, что разом перестают улыбаться Варвара с Людмилой. Во все глаза глядят на Нину Павловну.

— А ты могла бы нам копию с этой бумаги? — хмурится Нина Павловна. — Постарайся, пожалуйста!.. А вот с Людой и передашь. Какой ты молодец!.. Увидимся, расцелую… конечно, будем держаться!.. Спасибо, что предупредила. Спасибо, Лара! От всего завода. От нас всех!

Кладет трубку, молчит, все еще продолжая озабоченно хмуриться.

Глядя на нее, сгорают от любопытства Варвара с Людкой.

— Девочки! — говорит наконец горячо Нина Павловна. — Я могла бы вам этого и не говорить, сама бы что-либо придумала — уж вы не сомневайтесь, придумала! Но хочется, чтобы вы тоже кое-что поняли, раз уж за такое дело взялись… Даете слово, что пока — никому ничего?

Обе только задвигались — но в этом готовность поклясться самою страшной клятвой.