Читаем Брат, найди брата полностью

Брат, найди брата

И все вдруг поняли, что да, что с запасцем, который они все-таки оставляли, придется распрощаться, что работать старая домна будет до самой последней, которая только теоретически возможна, минуты… И уже задвигались, уже засуетились, когда Цинкер, словно бы что-то вспомнив, громко заговорил таким голосом, будто безмерно рад был, что в последнюю минуту ему это удалось:

— Товарищи, дорогие!.. И последнее, последнее!

Свои не обратили особого внимания на этот глас вопиющего, привыкли, судя по всему, но Полосухин жестом усадил всех на места и жестом же, подчеркивающим старое его знакомство с заводскими кадрами, дал слово Цинкеру:

— Абрам Ушерович!..

— Я вынужден снова поднять вопрос! — горячо начал Цинкер. — О сваях под полосой надвижки!

— И кроме того, полагаю, — усмехнулся Брагин, — что Карфаген должен быть разрушен!

Но Цинкер откликнулся живо:

— Да, товарищи, да!.. И я не устану это повторять, как бы Юрий Петрович тут надо мной не издевался, — шагнул к висевшему на стене снимку: две домны недалеко одна от другой — новая, старая. Ткнул пальцем в снимок и обернулся к Полосухину: — Дело в том, Вячеслав Дмитрич, что новая домна — эти четырнадцать тысяч тонн металла! — пойдет по дорожке, под которой еще лежат старые заводские коммуникации. Здесь ведь все вокруг было застроено, земли практически нет, одна начинка, как говорится… Потому-то сваи, которые строители били под путь передвижки… они в землю не полезли… входили в лучшем случае на одну треть, а остальное приходилось срубать… Мы-то им это разрешили, да, но проектный институт эту бумагу до сих пор нам не подписывает!..

— Да не по бумаге она поедет, Абрам Ушерович! — насмешливо сказал Васильев. — Домна твоя. А поедет по стальной полосе…

— Тут и ежу все ясно, — добавил Брагин.

— Это какой же институт? — спросил Полосухин.

— Московский Фундаментпроект, — быстро ответил Цинкер.

— Известные перестраховщики, — развел руками Полосухин.

— Причем мне известно, что там уже успели подготовить три кандидатские диссертации на эту тему… По нашей надвижке. А вот принять простое решение…

— Значит, все же простое?! — наставил на Цинкера палец Васильев. — Я как-то по дороге на стройку достал из кармана калькулятор, просчитал все за десять минут, и с тех пор все споры мне — до лампочки!

— Потому что вы отсталый человек и вам только работу подавай! — назидательно сказал Цинкер. — И совсем другое дело, если бы вы решили получить ученую степень!..

— На хрена волку жилетка, ты меня, Абрам Ушерович, извини? — радовался такой беседе Васильев. — По кустам трепать?..

— Вопрос закрыть, — подвел черту Полосухин. — И чем скорее, тем лучше.

Все снова задвигались.

— А ежу, дорогой Юрий Петрович, все потому и ясно, — назидательно сказал все еще обиженный на главного инженера Цинкер, — что ему как раз не приходится иметь дело с таким количеством бумаг всякого рода!..

Гуляет по бескрайней тайге злая вьюга.

Чуть потише она на вершине сопки, где расположен дом отдыха.

Однако и здесь уже лежат горбатые сугробы, перемело аллею, под ветром, словно дымы, струятся с крыш сухие и длинные шлейфы снега…

Через окно, затянутое снизу ледяными узорами, смотрит на метель старый Веденин. Рядом с ним приткнулся к подоконнику мальчик с теплой повязкой на горле.

Два затворника.

На кормушку за окном, пробившись через косой ветер, сели подкормиться два воробья.

— А почему один воробей — серый, а другой — черный? — спрашивает у деда Максим.

— Потому что серый живет здесь, а здесь чистота вон какая, — кивает дед за окно. — А черный наверняка из города прилетел. Он там на заводе живет. Под крышей. В горячем цехе.

— А сюда отдохнуть тоже прилетел?

— Ну конечно.

— А этот серый все время тут отдыхает?

— Ты посмотри-ка!..

За окошком доктор Виктор Карлович Райх с поднятым от ветра воротником явно украдкою ведет под уздцы лошадь. Подходит с нею совсем близко к дому — горячей мордою лошадь тычется в заиндевелое стекло.

Ясно, что это свидание с лошадью устроили для мальчика два добрых старика.

И Максим прыгает, обеими руками машет лошади, потом, безжалостно раздавливая нос, приникает лицом к окошку, и лошадь, явно волнуясь, раз и другой наклоняет голову, высоко поднимает одну ногу, потом другую.

— Окошко хочет выбить! — в восторге кричит Максим.

— Тс-с-с! — шепчет дед. — Ты ее учил, что ли?

— Почему это я?.. Я окно не разбивал!

— Не разбива-а-л! — передразнивает дед. — А ты не мог не простужаться?.. Из-за тебя теперь и меня не выпускают!

— Не-а!.. Тебя из-за т е б я не выпускают.

— Кто лучше знает?.. Ты или я?

— Меня ругаешь, а сам заболел.

— Это разные вещи, тише!

— Не-а, бабушка говорит, если бы ты правильно вел себя, ты бы тоже не заболел.

— Ты ее больше слушай!

— Совсем не слушать?

— Не в этом дело! — морщится дед. — Тебе сейчас нельзя болеть, потому что ты мой связной.