Брат, найди брата

«Сегодня чабановал сам Иван Андреевич. Вечером я просил его показать мне Эльбрус, и вот он первый раз разбудил меня в четыре часа. Встал я, вышел из домика Эльбрус посмотреть, а там такая красотища. Вдалеке цепочкой тянутся горы с заснеженными вершинами, а сквозь снег проглядывают черные прожилки. Я смотрел, наверное, полчаса, пока не насмотрелся, и все жалел, что не взял с собой фотоаппарат. А потом весь день жалел, что Леха не посмотрел на горы, потому что ночевал не на коше, а у родни на хуторе. Действительно, такая красота была, аж дух захватывало. Полюбовался я, полюбовался и пошел досыпать. А второй раз Иван Андреевич разбудил меня в пять часов, и мы стали считать овец, их тут, оказывается, каждый день считают. В отаре у Ивана Андреевича 1 644 штуки. Потом мы их стали выгонять с коша на пастбище. Иван Андреевич помог нам с Лешкой поймать лошадей, а потом сесть на них. Мне досталась гнедая кобыла, а Лешке белый конь. Седла у меня не было, и Иван Андреевич дал мне фуфайку, но она все время выскальзывала, и в конце концов я ее на себя надел, так легче было падать. Но без седла все же плохо было. К вечеру боль кое-где уже нельзя было сносить, и вечером я решил слазать на чердак и поискать седло, пастух дядя Жора сказал, что оно там должно быть. А этот чердак в заброшенной хате, где раньше чабаны жили. Как я залез туда, оттуда целая туча летучих мышей вылетела, столько много, думал, собьют меня, но они все мимо пролетели. Пыли там хоть лопатой выгребай, три шкуры овечьи лежат, несколько старых фонарей, а в самом углу я седло нашел, правда, оно было без стремян. Но я решил, что пойдет. Оседлал свою гнедую кобылу и сел, но она меня тут же сбросила. Но самое обидное, что за спину укусила, когда я еще на земле сидел. Наверное, что-то я сделал не так, и она на меня за это рассердилась. В общем, день прошел нормально».

Это его «нормально» меня тогда больше всего и подкупило, я у него выпросил дневник: глядишь, у меня, как говорится, целей будет.

Потом мы переехали в Москву.

Из притихшего и грустного нашего дома в начале каждого лета он сам заранее отпрашивался на юг — на бабушкины помидоры, на дедушкин виноград. С Лешей Шишко, с тем самым Лехой, с которым, искусанные пчелами, валялись в крапиве, они теперь ездили не на этот богом забытый хутор Зеленчук-Мостовой, теперь они, видишь, с маской да с ластами катили на море под Туапсе. И когда мы хоть чуть опомнились наконец, мне стало обидно за Антоновскую площадку, к месту и не к месту я стал все чаще напоминать ему: не забывай, твоя родина — Сибирь!

Я знал наверняка, что Запсиб для него — не пустой звук, втайне он очень гордился тем, что мы там работали, что у его отца, у матери столько старых товарищей оттуда — и бывших новокузнечан, и нынешних.