Братишка

– Вы не поняли. Я не прошу совета, идти мне или нет, я ухожу, и вы меня не остановите, просто примите это как данность. Я уже обдумал всё и прикинул, есть ли у меня шансы дойти, и по всему – они очень высоки, поэтому я иду. У вас мало времени, приготовьте подарки отцу. Деда, нужен шмат солёного свежего сала, поищи хороший окорок, думаю, отцу он придётся по нраву. Бабуль, собери пару связок сушёных грибов и разных приправ. Остальные пишите письма, передам… Марин, тебе отдельная просьба: сообщи в обе школы, что меня не будет несколько дней. Причину сама придумай. Про болезнь лучше не надо, узнают, что неправда, доверять перестанут. Просто скажи, что на фронт уехал на несколько дней, допустим, с выступлениями. Гитару я брать не буду, думаю, на месте мне её найдут, так что это почти правда, выступать перед фронтовиками точно буду. Просто не отпустят без этого, по своему опыту знаю.

После моего такого спича особых возражений больше не было, и я уже спокойно стал укладываться. Набрал немного продовольствия с собой, дня на три, на себя и псов, дед санки проверил, добротные, крепкие, потом мы во дворе вместе всё на них погрузили, накрыли куском старого брезента и связали верёвкой. Тяжело получилось, но, думаю, дотащу. Оделся я хорошо: утеплённое нижнее белье из рубахи и кальсон, две пары шерстяных носков и валенки, ватные штаны, свитер, телогрейка, бабушкины вязаные перчатки, поверх них меховые рукавицы. Потом – белый маскхалат, сверху белый треух. За спиной сидор. На санках тулуп. Это если замерзать буду или ночевать в лесу. Всяко может быть.

Потом было недолгое прощание, я честно предупредил, что отсутствовать буду минимум три дня, максимум – неделю. В общем, рано пусть не ждут. И, развернувшись, я скрылся в сгустившихся сумерках. Фонарик был, под телогрейкой, чтобы не замёрз, но он мне пока без надобности, это на крайний случай. Лайки, подзываемые свистом, радостно носились вокруг, они ещё не догадывались, какой длинный путь нас ждёт. Ничего, вся четвёрка рядом, никто не отстал, доберёмся. А Шарик остался на цепи у деда с бабушкой во дворе. В новый дом переводить мы его не стали.

Я сразу встал на лыжи и пошёл окраинами Москвы, через районы с частными домами. Везло, удавалось так проходить, что на глаза патрулям не попадался. На выходе из Москвы меня всё же тормознули, обыскивать не стали, посмотрели на винтовку, и я сказал, что состою в охотведомстве и сейчас иду к бабушке в деревню, и меня отпустили. А документов всё равно нет, какие документы в двенадцать лет? Это в четырнадцать при вступлении в комсомол комсомольский билет дают, и для некоторых деревенских он единственный их документ.

Комендантский час начался, когда я уже покинул территорию столицы. Сверяясь с картой, которую купил на рынке – она довольно подробная, хотя и старая, тридцатых годов, – я свернул с дороги на снежную целину и стал напрямую прокладывать дорогу к деревне, изредка поглядывая на компас. Мне нужно пройти пять километров, три из них по полю, а дальше по лесу, а если по дороге, то крюк получается почти в шестнадцать километров. По нетронутому скрипучему снегу ходить умею, и я побежал на лыжах, практически не останавливаясь, изредка переходя на шаг, чтобы перевести дух. Лайки уже не носились вокруг, а шли сзади по моей лыжне, вывалив язык и часто дыша. Притомились. Из-за редких охот они немного разжирели, начали терять форму, но ничего, втянутся, этот поход их встряхнёт.

Поле я прошёл достаточно быстро, оставив в стороне искорёженные остовы двух зениток и сгоревшей машины да присыпанные снегом пустые ящики. Самой батареи здесь уже не было. Я стал углубляться в лес. Пошёл уже тише, сторожась, но достаточно бодро и быстро. Ходить по лесу зимой, да ещё ночью, уметь нужно. Я умею.

Тут сзади зарычала Белка – добычу почуяла. Я остановился.

– Зайца учуяла? Это ты молодец. Вижу-вижу косого.

Сняв с плеча винтовку, я прицелился и выстрелил. Ушастый, что привстал на задних лапах, рассматривая нас, завалился. Надо же, совсем не боится. С той стороны Москвы, где я живу, таких уже не осталось, я подчистил территории, приходилось подальше уходить. Теперь знаю, что здесь неплохие охотничьи угодья.

Псы сразу рванули за добычей, это их работа, а я, присев, отстегнул лыжи и стал готовиться к разделке. Полкилометра всего до опушки леса не дошёл, и уже первая остановка. Когда Волк принёс в зубах добычу, я отблагодарил его и Белку сухариками, которые специально носил в кармане, лайки их любят. Воду для разделки использовал из фляги, она, как и фонарик с револьвером, под телогрейкой была, тёпленькая. Отмытую тушку повесил на одной из воткнутых в снег лыжных палок, и, пока отмывал руки и собирался, она успела промёрзнуть на лёгком ветерке, покрывшись слоем льда. Это хорошо сохранит её. Я убрал тушку в специально подготовленный мешок, который засунул под брезент в санки, и сразу двинул дальше.