Братишка

– Тот «мэтр», которого я неделю назад ославил за отвратительную аранжировку моих песен, нажал на рычаги, ну меня и сняли.

– Вот скот, – ругнулся сержант и, спохватившись, виновато глянул на внимательно слушающую хозяйку: – Как твоя мама исполнила «На безымянной высоте», она у меня сразу стала самой любимой. И не у меня одного, первую версию я действительно сравнивал с исполнением твоей мамы, отвратительно, тут ты прав.

– Да он почти всё испортил, что аранжировал. Я только на одной показал, а исправлять нужно всё, что он испоганил. Мы с мамой и коллективом решили этим заняться. Думаю, на радио ход мне уже закрыт, будем исполнять в госпиталях. В ближайших госпиталях от дома, где живу, я иногда устраиваю концерты, раненым нравится. Иногда задерживаться приходилось, что-то повторять, не отпускали.

– Это ты молодец.

– Ладно, время не резиновое, не растянешь, а мне пора, – вставая, сказал я.

– Я рад, что мы познакомились, – протянул сержант руку, и я крепко пожал её.

Тот сопроводил меня до околицы и стоял, смотрел, пока я не скрылся в лесу. Днём можно идти по лесу быстрее, тем более часть пути я сократил, двигаясь по санному следу, но потом он свернул, а мне обратно в Москву пока не надо. И я пошёл напрямки. По пути планировал что-нибудь добыть, так что снял винтовку с ремня, убрал лыжные палки в санки, а лайки стали бегать вокруг, принюхиваясь, и один что-то унюхал. Лиса. Не то, отпустим, и та унеслась рыжей молнией из своей норы. Потом были пара белок и кабанчик. Ну не надо мне это всё. Вот когда на лесную опушку вышел, лайки загнали в мою сторону косого, его я и снял первым же выстрелом с двухсот метров. По бегущей цели было немного сложно бить, но ничего, попал. Тушку мне собаки принесли, и я её разделал, отмыв и заморозив. Отлично, это будет плата за подвоз, если не получится, то сварю суп в лесу и поем. Часть моего пути проходила рядом с оживлённой трассой, я подходил ближе, смотря в бинокль на неё. Движение машин было довольно плотное, но пока я на дорогу не выходил. Однако чуть позже вышел на обочину, кажется, тут грейдеры проходили, убирая снег, и стал тормозить попутный транспорт. Хотелось время сэкономить. Только вот все машины гружёные ехали, мест не было, да и, кажется, приказ у них был пассажиров не брать. Я снял лыжи и, идя по краю дороги, старался кого-нибудь притормозить. Видимо, день такой у меня, скажем так, невезучий, никто не останавливался. Зато со спины догнал на санях старичок, и он, натянув вожжи, и предложил подвезти. Узнав, куда он едет, я даже обрадовался. Двадцать пять километров сэкономлю, до отца около двадцати останется. Уже неплохо. Мы привязали мои санки за санями старика, я с лайками устроился на соломе, укрылся дерюгой и своим полушубком, и мы покатили дальше.

Старик словоохотливый был, из тех, кто за словом в карман не лезет. Много шуток и прибауток травил, да и я тоже не остался в стороне, так что мы катили и посмеивались. Тот, узнав, что я хоть и городской теперь, но управлять подобным транспортом умею, тут же поменялся со мной местами, и дальше правил я, а старик укрылся рядом от ветра и курил козью ножку, рассказывая, как он в одиночку с рогатиной на медведя ходил. Врал безбожно, конечно. Но интересно с ним было. Он к дочке ехал, в село, хотел забрать её и двух внуков к себе. Тоже второй день в пути. Правильное решение, я его одобрил.

Так, без серьёзных остановок – лишь раз останавливались лошадь напоить да перекусить, – мы быстро оставляли позади километр за километром. Я лаек тоже хлебом накормил. Пока хватит, а вечером горячее будет.

Когда мы добрались до поворота к селу, где у старика жила дочка, распрощались, он свернул к селу, а я опять на лыжах двинул напрямую через лес. Шёл часов до трёх, лайки уже на меня вопросительно поглядывать начали, мол, перекусить пора, и я решил, что действительно пора. Нашёл подходящую полянку, вытоптал снег, пехотной лопаткой очистил землю и разжёг костёр. У меня в багаже ещё фляга была с бензином, отличное средство для быстрого розжига костра. Пока пятилитровый котелок закипал, плотно набитый чистым снегом – я постепенно его ещё добавлял, чтобы воды много было, – почистил картошку. И суп из зайчатины получился отличным. Себе я отложил, а котелок с остальным сунул в снег – нельзя охотничьих псов кормить горячим, нюх может пропасть. Потом накрошил им в миски хлеба, у меня последний каравай остался, и разлил по мискам варево. Ух как те на еду накинулись, только держись. Я сам, поев, принялся за чай. Хорошо-то как!.. Остатки горячего, слегка подслащённого чая слил во фляжку.

Собравшись и затушив костёр, я направился дальше. Чуть позже Волк что-то унюхал в стороне и провёл меня к тому, что обнаружил. Я на добычу надеялся, от зайца полтушки осталось, можно бы ещё добыть. Но оказалось, он нашёл нечто другое. Через тридцать метров я внезапно обнаружил купол парашюта на ветвях и мёртвого лётчика, висевшего на стропах.

– Немец, – пробормотал я, с ходу определив, кто покачивался наверху. – Хм, не обобранный немец.