Бриллиантовый крест медвежатника

— Но он же не убийца, — быстро перебил помощника Родионов. — Он просто обыкновенный церковный вор. Самое большее, что мне грозит, — добродушно улыбнулся Савелий, — так это то, что он украдет у меня нательный крестик или образок святой Девы Марии, который я всегда ношу с собой.

— Что же, я вынужден подчиниться, — с легким поклоном ответил Агафонов. — В конце концов, вы статский советник, я только коллежский секретарь. Так что, — добавил он, — вся ответственность ложится на вас.

— Это вне всякого сомнения, — сказал Савелий и мягко добавил, глянув в сторону надзирателя: — Голубчик, закройте, пожалуйста, за мной дверь.

Он прошел в камеру. Дверь за ним, лязгнув, закрылась, и тотчас в волчке нарисовался глаз мордатого надзирателя.

Стоян сидел на кровати и с интересом посматривал на неожиданного визитера. Гость был чуть выше среднего роста, голубые с серинкой глаза смотрели открыто и прямо, бородка и усы были аккуратно подстрижены, а в петлице его костюма дорогого сукна серебрился орден Святого Владимира. Но было в посетителе и еще нечто такое, что одновременно и насторожило церковного вора, и вызывало к посетителю особый интерес.

Савелий, присев на жесткую скамеечку против Стояна, в свою очередь, тоже с любопытством рассматривал знаменитого арестанта, солидного мужчину годов под сорок, широкоплечего, с умным, не лишенным симпатичности лицом и окладистой рыжей бородой, некогда, несомненно, знавшей иной, приличествующий уход.

— Меня зовут Савелием Родионовым, — тихо сказал посетитель. — Я — вор-медвежатник. Может, слышал?

— Может, и слышал, — неопределенно ответил Стоян с кривой усмешкой.

— Корона императрицы с чудотворной иконы, которую ты увел из монастыря в Казани, у меня, — еще тише сказал Савелий. — Я пришел к тебе узнать, где ты спрятал бриллиантовый крест.

— Какой крест, какая корона? — пожал плечами Стоян, продолжая с интересом рассматривать странного визитера.

— Корона та самая, что была на ризе украденной тобой иконы и которую ты спрятал в ножке диванного стола, предварительно разрезав ее на части. Перед тем как ее разрезать, ты вынул несколько алмазов из обода и четыре крупных бриллианта из самой короны, чтобы при резке не повредить их. А крест, венчающий корону, осыпанный мелкими бриллиантами, спрятал в другое место, и его не нашли. Корона теперь у меня, и я хочу, чтобы ты отдал мне крест.

Савелий замолчал и выжидающе посмотрел на Варфоломея.

— Вот так вот запросто отдать тебе крест, осыпанный брильянтами? — усмехнулся Стоян.

— Не запросто, а за деньги, — уточнил Савелий.

— Так ты говоришь, чтобы не повредить камушки, я будто бы вынул из короны пять бриллиантов? — спросил Стоян.

— Четыре, — исправил его Родионов.

— А сколько не хватает алмазов в ободе короны? — глаза в глаза посмотрел Стоян.

— Семи, — улыбнулся Савелий.

— А я-то думаю, что в тебе такого… не срастается, — с облегчением, которое наступает после разрешения неопределенности и сомнений, сказал Стоян. — Вроде ладно все — и клифт на тебе подходящий, и орденок к месту, а сомнения одолевают. Оказывается, ты — вор, как и я. Я даже кое-что слышал о тебе, когда на воле был. И вот на тебе — ко мне приканал. Силен, уркаган, уважаю. Значит, взял корону?

— Взял, — ответил Савелий. — Только вот не целая она, креста на маковке не хватает.

— А трудно было тебе ее добыть? — попытался было увести разговор в сторону Стоян.

— Трудно, — ответил Савелий. — Так как с крестом-то?

— Тридцать косарей, и я выложу все, что о нем знаю, — просто сказал Варфоломей.

— Идет, — ответил Родионов.

— Филки при себе?

— Да, — полез в карман Савелий, воспользовавшись тем, что волчок в двери был пуст.

— Нет, все не надо, — тихо сказал Стоян. — Оставь мне тысяч десять. Они помогут мне коротать здесь дни. Теперь сорваться с этого кичмана мне уже не удастся. Заперли тут меня крепко. Остальное жонке отдашь, обещаешь?

— Слово даю, — ответил Савелий, незаметно передавая деньги Стояну.

— Ну, вот и ладненько, — повеселел знаменитый каторжанин. — Знаешь мою супружницу-то? Небось все перечитал, что про меня было написано?

— Было дело, — согласился Савелий. — А жену твою зовут Прасковья Константиновна Кучерова. Живет она в Харькове, только улицу и дом не ведаю.

— Харьков, улица Поперечно-Мещанская, дом Сычугиной. Ее квартира на втором этаже.

Он немного помолчал, затем медленно спросил, поймав взгляд Родионова:

— Значит, сделаешь? Отдашь Парашке деньги?

— Сказал же, отдам, — заверил его Савелий. — Не беспокойся.

— Лады, — отмел все свои сомнения Стоян. — Тогда слушай, — он отвел взгляд и уставился куда-то мимо Родионова. Собственно, его уже не было здесь, в этой крохотной камере, для которой более подходило название «камора». Тело его, да, было здесь и тихо рассказывало что-то, но суть его самого перенеслась в то злопамятное утро пятого июля девятьсот четвертого года, когда в их каюту первого класса постучали так, как могут стучать только легавые.

— Именем закона, откройте! — услышали Стоян и Прасковья требовательный голос.

— Полиция, — зажмурилась от страха Кучерова. — Что делать?