Брилонская вишня

Глубоко вздыхаю, ставлю банку с краской на землю и разворачиваюсь к Вернеру, который трясет не только щеками, но и кнутом для наказывания неработающих.

А что рыбке остается делать на дне аквариума?

Правильно, вести себя так, чтобы наблюдатели были довольны.

И выяснять, какие же им нравятся трюки.

– Я правда не огрызалась, Вернер. А сказала я так, потому что мне нравится копировать вашу речь. Она такая интересная и своеобразная.

Хлыст со свистом описывает круги вокруг его ладоней.

– Что?! Передразнивать?!

– Вовсе нет, Вернер.

Я использую в речи его имя как можно чаще и как можно мягче.

Это простой трюк, и на него он действует безошибочно. За две недели я, хоть и не полностью, но смогла распознать его характер и скрытые желания. Да, он труслив перед комендантом, но обожает распушать хвост и тыкать в глаза своим статусом как можно чаще перед нами. А, значит, имеет огромное мужское самолюбие.

– Я не передразнивала, – продолжаю. – Просто людям свойственно подражать тем, к кому они испытывают симпатию.

Хлыст замедляет полет.

Я улыбаюсь:

– Понимаете теперь, что так я просто хочу показать свое уважение? К вам и ко всему Третьему рейху сразу. Но к вам, Вернер – особенно. Как старшего надзирателя я вас очень уважаю и боюсь.

Очень глупо, да только за все четырнадцать дней я ни разу не получила от него хлыстом. Выходит, не так уж и глупо.

А он, павлин, уже замлел!

– Ненавижу руссишес швайн, – выплевывает он, но с другой интонацией. С внимательной и оценивающей.

– Это не мешает руссишес швайн уважать дойчер герр.

Вернер хмыкает.

Опускает хлыст и спрашивает меня почти нормальным тоном:

– Ты долго еще красийт?

– Как вы видите, Вернер, – указываю на последний недокрашенный стол, – осталось совсем немного.

– Фаша надзиратель быйт занят с оберштурмбаннфюрер. А мне поручайт фажный заданий смотрейт за порядок всех.

– Чем это Марлин занята с комендантом? – криво усмехаюсь.

– Русиш, ты должен красийт скамьи на терраса. Они должны успевайт сохнуть! Потому что скоро фажный праздник, который быйт отмечен на терраса.

– А вы всегда перед праздниками их красите?

Говорю я эту немного ядовитую фразу таким безобидным тоном, что Вернер не понимает укола.

– На праздник собирайться много фажный человек. Скамейка облазийт, нужно еще. Нужно арбэтэн.

– А что сегодня будут делать мужчины? Нет, я не возмущаюсь, просто мне…

– Мужчин вечером ждайт воспитательный лекций.

Напрягаюсь.

Знаю я, что в понимании Вернера означает «воспитательная лекция».

– А в чем они провинились?

– Ай… Обнаружен один человек, который имейт третий пол. Das ist widerlich. Грязный жифотный должейн быйт наказан. И остальный, чтоб не имейт такой мерзкий желаний.

Людьми «третьего пола» здесь именовали мужчин с нетрадиционными пристрастиями. Наверное, и женщин тоже, но такие пока не встречались. Зато парни – не в первый раз. И Вернер всегда особенно жестоко с ними расправлялся.

– Ох… Да, я… я вас поддерживаю. Планета должна быть очищена от такой грязи.

На самом деле, мне просто наплевать. Они живут и не трогают меня, я не трогаю их, и никто никому не мешает.

Вернер щурится. Медленно скрещивает на груди руки, внимательно глядя мне в глаза.

– Что такой есть «грязь»?

– Грязь? Это то, против чего вы боретесь. Евреи, например… Кто еще? Ну, третий пол…

Вернер вздыхает. Медленно кивает.

– Гут. Хорошо. Ты должейн приступайт к покраска.

– Хорошо, я поняла вас. Вернер. Сделаю все в лучшем виде.

– Русиш, ты хочейшь, чтобы я назначайт тебя глафный?

От неожиданности закашливаюсь.

– Что? Главный? Как это?

– Очейн просто. Глафный в женский барак. Ты должейн следийт за дисциплина и говорийт про все мне.

– Почему вдруг?

– Ты мне нравишься, русиш. Ты хороший работник и предан Третий рейх. Ты единственный, кто уважайт немецкий нация.

– Очень приятно слышать, Вернер.

– Иди. Ты должейн красийт. А еще ты теперь докладывайт мне обо всем, что происходийт в барак. Я же могу на тебя полагайться?

Улыбаюсь.

Вытягиваю в сторону правую руку и тихо произношу:

– Хайль Гитлер.

Глаза Вернера светлеют.

Он одобрительно кивает, повторяет мой жест и вторит:

– Хайль.

Вот и все.

Вот два простых слова, которые способны решить большинство проблем в этом штабе. Очень просто. «Хайль Гитлер» – и на тебя смотрят другими глазами.

Вернер наматывает хлыст на ладонь, разворачивается и уходит.

А я спешу поскорее докрасить стол, чтобы до вечера успеть покончить со скамейками на террасе. Кто знает, когда у них там праздник намечается, и краска может не высохнуть.

– Вы гляньте, мы уже и с Вернером слюбились? Как говорится, свято место пусто не бывает?

Медленно выдыхаю.

Вновь бросаю кисть в банку, оборачиваюсь и улыбаюсь:

– Тебе надо чего, Васька?

– Да так… – усмехается. – Просто как-то странно, что сначала комендант, а теперь Мыло… Ты чего это на спад идешь? Нет бы кого выше взять… ну, например, генерала какого. Или влюбилась в нашего старшего надзирателя? Ну, бывает. Как говорится, полюбишь и козла.

Отряхиваю ладони друг о друга и закидываю тяжелые волосы назад.