Бродский и судьбы трех женщин

Может быть, ниже написаны самые сильные и глубокие строки в книге «Наизусть», которые можно отнести ко всем влюбленным на Земле:

Оба мы умрем. Справедливость иногда бывает неуместной.

Смерть уравнивает всех – и счастливых и несчастных, и богатых и бедных, и любящих и нелюбящих. Это справедливо. Но если ты по-настоящему любишь, то эта «божественная справедливость» кажется тебе неуместной. Любящий готов отдать любимому свою жизнь, лишь бы любимый жил, был, пусть даже без тебя, и продолжился дальше – continue, continue, continue…

Как я молилась по ночам о справедливости:«Господи, даруй жизнь только достойному жизни!

Обычно эта проблема решается Господом просто: он дарует двум любящим детей, потом внуков, и в них они видят свое продолжение – continue, continue, continue…

В интервью ВП прямо спрашивает АА об этом: «В «Набережной неисцелимых» есть, кажется, и еще одна фраза о ваших с ним отношениях:

«…ни для медового месяца (ближе всего к которому я подошел много лет назад на острове Иския и в Сиене…)». Если верить сообщениям того же Рейна, под посвящением «Ночь, одержимая белизной…» после вашего имени Иосиф написал: «…на которой следовало бы мне жениться, что, может быть, еще и произойдет». Почему этого не произошло?»

АА: «Однажды на Пьяцца Навона он спросил у меня: «Ну посмотри на меня, разве я похож на семьянина?»

Если нет детей, то вместо них появляются и остаются стихи, или картины, или музыка, или остается память о тебе. Высшая несправедливость – если ничего не остается от любви.

АА опередила всех: за 30 лет до выхода антологии «Из незабывших меня», Томск, 2015 – стихи двухсот поэтов, посвященных ИБ, – автор книги «Наизусть» уже написала:

«Не забывшая тебя, и я исчезну».

«Не забывшая» тоже исчезнет, но останутся ее стихи о нем и его стихи о ней, как их дети, как их продолжение, continue, continue, continue…

АА вспоминает в интервью ВП: «Всякий триумф всегда в какой-то мере есть форма тирании. Я помню, как Иосиф позвонил мне из Лондона в день известия о Нобелевской премии и спросил каким-то жалобным голосом: «Пожалуйста, скажи, что ты рада».

Я ответила: «Конечно, я рада. Вы большой молодец».

В последних трех словах АА содержится толика защитной иронии и щемящей сердце тревоги, что потолок любви, давший трещину еще в первом стихотворении книги, может не выдержать звуков медных труб, победных фанфар и рухнуть, просто обвалиться, что и произошло потом.

Однако первое стихотворение АА после получения «благой вести» не содержит ни капли пафоса по отношению к ставшей знаменитой любимой Музе, одна бесконечная нежность и «невыразимая печаль», как будто все осталось как есть и ничего не произошло:

Капли чая из холодного чайникана фарфоровой раковиненапоминают твои веснушки.Стираю, ласково касаясь.Рим, ноябрь 1987

Недавно опубликованная подборка стихов АА так и называлась: «Оставь все как есть».

ВП в интервью: «Можно ли Бродского назвать современным Пушкиным?»

АА: «Я не вижу в Бродском современного Пушкина. У Иосифа нет галантности, нет французской культуры XVIII века, нет так хорошо известных нам «ножек» Пушкина.

У них действительно много общего, но скорее в характере: оба Близнецы… Общая неуловимость и двойственность, донжуанство, остроумие и мрачность, экстравертность и в то же самое время какая-то нелюдимость».

Следующий парадокс книги АА оказался в том, что ее стихи совершенно независимы от стихов ее учителя. Этот парадокс можно назвать «парадоксом Фриды Кало», когда, долго находясь рядом с большим художником, Музе удается сохранить свою творческую независимость, свой собственный почерк, не похожий на почерк учителя.

Пока море не поглотило берег, пойду, поищураковины, только в них сохраниласьбелизна твоих рук, нежных впадин на сгибе. Мелочь, осколки;их нужно набрать два полных кармана,чтобы сложилось из них, как мозаика, твоe эхо.Брайтон, июль 1988 (пер. О. Дозморова)

Книгу стихов АА можно было бы так и назвать: «Твое эхо, твое эхо, твое эхо».

В одном из последних стихов «Зеркало» перед разрывом с любимым АА пишет:

«Ты меня обманываешь.Как все.Ты меня мучаешь.Счастья все равно нет.Стихи – вот счастье.Рим, декабрь 1988 (пер. Г. Шульпякова)

Книга «Наизусть» притягивает к себе, ее хочется перечитывать. Делать закладки, подчеркивать строчки, ставить вопросительные и восклицательные знаки, некоторый строки сами запоминаются из-за естественности чувств.