Стрельцов сел за свой бывший стол и подумал, что Заирову известно многое, но хитрован татарских кровей делает вид, что ничего не знает: хочет выслушать точку зрения непосредственного участника событий и сравнить ее с ранее поступившими сведениями. Оба полковника считались мастерами военной разведки и строго соблюдали правила игры. Илья Иванович прикинул в уме объем информации, который проходит через делопроизводство, имеющее дело с агентурными источниками, и решил, что надо выкладывать суть, а не прятать карты в рукаве. Иначе с тобой просто не станут разговаривать, если зайдет речь о делах серьезных. Поэтому он сообщил Заирову то, о чем до сих пор знало не более пяти человек в штабе Балтийского флота:
– Дмитрий Геннадьевич, ты же помнишь нашего агента «Учителя» в Германии. Он прислал мне в донесении аналитическую справку по морально-психологической обстановке в тылу противника, в которой указывал, что после завершения первого года войны германское гражданское общество испытывает непроходящий пессимизм из-за ее результатов. Страна несет значительные людские и финансовые потери, а обещанных выгод не получает. Подданные кайзера теряют терпение, особенно те, которые живут в Восточной Пруссии, где тяготы военных действий чувствуются острее. С учетом изложенного я предложил командованию усилить моральное давление на городских жителей Восточной Пруссии со стороны Балтийского флота и произвести бомбардировку крупного немецкого населенного пункта корабельными орудиями.
Стрельцов сделал верное предположение о том, что начальник отделения имеет представление о прошедшей на Балтике операции. Слушая товарища, он спокойно кивал, как бы подтверждая факты. Илья Иванович встал и подошел к большому окну, выходившему на Дворцовую площадь. Помолчал, любуясь открывшимся видом, и продолжил:
– Дело у нас пошло. Агент «Фридрих», которого ты тоже знаешь, сообщил, что кайзер будет проводить смотр флота в Кильской гавани и большинство кораблей уйдет из акватории Балтийского и Северного морей. Этот факт мы учли при разработке операции. Бомбардировка в силу некоторых причин не состоялась, но германский флот понес ощутимый материальный и моральный ущерб из-за активных действий русского флота. Ты же представляешь, о чем сейчас пишут берлинские газеты: статьи полны уныния. Стало быть, операция, разработанная разведкой Балтийского флота, имела успех. Отлично в ней сработали радиоразведчики. За координацию всех усилий разведки при подготовке и проведении операции меня и наградили орденом как начальника отделения.
Его собеседник тоже подошел к окну и сказал:
– Понятно. Я и предполагал нечто подобное.
Илья Иванович в свою очередь поинтересовался:
– А ты какую цифирь раскладываешь, зачем бухгалтерские счеты мучаешь?
Заиров вернулся на место и с видимым неудовольствием вновь взялся за счеты.
– Не я их мучаю. Они меня замучили, – устало ответил он и пояснил товарищу: – В штаб Кавказской армии к Николаю Николаевичу Юденичу из тыла противника вышел наш агент, которого мы выводили на задание полгода назад. Обещали заплатить ему хорошую сумму в турецких лирах. Обещание сдержали, отдали ему столько, сколько договаривались. А он оказался недоволен, скандал поднял, говорит, что за полгода деньги в Турции заметно обесценились и надо увеличить сумму. Вот и сижу, пытаюсь высчитать, сколько же ему надо отдать, чтобы новая сумма была равна той, которую мы обещали до того, как в Турции подскочили цены.
– Заплатите ему английскими фунтами в пересчете на старые лиры, – посоветовал Стрельцов. – Фунт в этой стране ценят и часто расплачиваются английской валютой.
– Рад бы, да бухгалтерское отделение не соглашается. Как всегда: воюем мы, а командует бухгалтер! Впрочем, ты на меня не обращай внимания, у тебя же своих дел хватает.
Илья Иванович работал с документами за своим столом в кабинете, куда он приходил день за днем пять лет подряд. Здесь он готовился к зарубежным командировкам, сюда возвращался. На фронт отсюда уезжал… Но те четыре месяца, которые прошли на Балтике, показали, что он совершенно отвык от Петрограда и от прежнего места службы. Это ощущение пришло полчаса назад, когда он шел по Дворцовой площади. Привычной раньше, но чужой теперь. И здесь, в своем кабинете, полковник почувствовал себя чужим. Сегодня с полной ясностью можно было сказать себе, что значительный период жизни, связанный со службой в Генеральном Штабе, завершился. Как пишут в романах, перевернута еще одна страница в книге жизни. Сколько этих страниц отпущено судьбой, человеку неведомо. Но на предвоенную страницу он никогда не вернется.