Броня Балтики

– Мишель, долго жить будете! Я буквально сейчас думал о вас и собирался в ваше транспортное отделение на Николаевском вокзале.

– Илья Иванович, в таком случае лучше сказать: «О черте речь, а он навстречь!»

– Перестаньте, ротмистр! Мне действительно нужно поговорить с вами.

– Илья Иванович, дорогой, всегда рад встрече с вами! А поговорить нам лучше не в казенном учреждении, а в хорошем месте, где нам накроют стол, и я смогу рассказать вам о лучших блюдах армянской кухни. Прошу, не откажите.

Стрельцов, не первый день зная ротмистра, понимал, что у него практически нет шансов отказаться от приглашения, и согласно махнул рукой.

Михаил Анташев был на семь лет младше Ильи Ивановича. Он родился в Москве в обрусевшей армянской семье, бежавшей в екатерининские времена из Закавказья от турецких гонений. Неожиданно для всей родни Михаил поступил в Николаевское кавалерийское училище в Петербурге. По этому поводу он рассказывал друзьям: «Мой старенький прадедушка Геворк тогда сказал: Мишенька, ты позоришь весь наш честный торговый род, зачем ты решил, вот это, звенеть шпорами? Нехорошо, мальчик, что о нас люди подумают?!» Но мелодичный звон шпор казался юноше приятнее щелканья костяшек на счетах. При окончании училища Анташев учел, что в гвардию его не возьмут из-за происхождения, а отправляться в армейский кавалерийский полк, расквартированный в пыльном малороссийском местечке, не хотелось – стыдно перед родственниками. Удачно подвернулась вакансия в Отдельном корпусе жандармов. Его направили в военную контрразведку, где он успешно делал карьеру Укреплению авторитета молодого офицера как-то поспособствовал Стрельцов, который помог начинающему контрразведчику разоблачить японского шпиона в Петербурге. За эту помощь Анташев считал себя на всю жизнь обязанным Илье Ивановичу и чем мог оказывал содействие полковнику из разведки.

Был Михаил выше среднего роста, плечистый, плотного сложения. В отличие от всей родни, цвет волос имел не черный с сединой, а темно-русый с рыжинкой. Носил усы и бороду а-ля государь-император Николай II. Отличался отменным жизнелюбием: любил вкусно приготовить и поесть, выпить мог много и не пьянеть. Курил прекрасные папиросы из турецких Табаков, которые получал от своих московских родственников. Холостяковал, но женщины у него были постоянно, слыл среди знакомых и сослуживцев весельчаком, балагуром и анекдотчиком. При этом отличался хорошим воспитанием и отменным чувством такта.

На Невском ротмистр остановил лихача на дутых шинах, и офицеры помчались через Троицкий мост прочь из города. По дороге Михаил развлекал товарища еврейскими анекдотами:

– А вот, Илья Иванович, послушайте: «Еврей из Вильно написал письмо своему родственнику в Тамбов и в конце сделал приписку: “Дорогой Хайм, в это письмо я хотел вложить тебе сто рублей ассигнациями, но конверт уже таки заклеил!”»…

– Мишенька, этот анекдот «с бородой», я его слышал еще поручиком!

– Хорошо, хорошо, Илья Иванович! Не буду спорить, но замечу – нет старых анекдотов, есть старые люди! Простите великодушно – не в ваш адрес. Слушайте другой: «Абрам вышел на крыльцо, взглянул на небо, увидел радугу, укоризненно покачал головой и сказал: “А-а, таки на это у них деньги есть!”».

Так, балагуря, они доехали до небольших деревянных домиков в районе Черной речки. Едва они вошли во двор одного из них, как почувствовали щекочущий ноздри аромат жарящегося на углях мяса. Появился хозяин, ротмистр обнял его:

– Илья Иванович! Разрешите представить вам моего замечательного родственника. Зовут его Арташес, он давно приглашал меня, и сегодня у него дома будет праздник, потому что мы наконец встретились.

Пока хозяин заканчивал возиться с мясом, его жена, Медея, маленькая, полная женщина в черном платье, живо накрывала на стол. При этом она скороговоркой приглашала дорогих гостей садиться за стол: «Нэсты, нэсты!» – отведать их скромные блюда и ни в чем себе не отказывать. Отказать себе в чем-то действительно было невозможно. Арташес принес аппетитный, сочный шашлык. На столе в тарелках лежал тонкий армянский лаваш, глаза радовались обилию овощей, фруктов, а запахи дивно пахнущих разноцветных трав просто сводили с ума. Медея, как любая хозяйка армянского дома, конечно, поставила на стол долма и сметану.

Мужчины к этому торжественному моменту успели выпить по рюмке крепчайшей тутовой водки и приветствовали новое блюдо одобрительными возгласами. Застолье полилось тостами на русском и армянском языках, уговорами хозяев обратить особое внимание на то или иное кушанье: «Bockw дзеркрум, газарнэль кшвац ни!» – повторял Миша старую поговорку, мол, а в золотых руках и морковка свистит. Смех и разговоры не стихали. После одного из тостов Миша и его родственник отчего-то взгрустнули, обнялись и запели протяжную армянскую песню. Наконец ротмистр вышел из-за стола покурить. Стрельцов поднялся вместе с ним.

Они стояли в тенистом саду. Анташев, с грустью глядя вдаль, признался: