Брошенные машины

Мы нашли свободное место на подземной стоянке неподалеку от пляжа, взяли квиточек на целый день. Молча пошли по набережной. В небе кружили чайки, их крики будто парили в воздухе над дорогой. Как вчера выяснила Хендерсон, Томас Коул жил на приморском бульваре, в старом, высоком, разъеденном солью доме причудливой формы, втиснутом между такими же странными зданиями.

Мы подошли к подъезду. Там был домофон. Всего семь квартир. Предполагалось, что Коул живет на самом верху, на последнем этаже, в квартире G. Но на карточке рядом с буквой не было никаких надписей. Дверь подъезда была заперта. Хендерсон нажала на кнопку. Что-то сказала в решетку домофона, повысив голос. Ответа не было.

У меня в голове все как будто померкло. Наплыв темноты. А потом темнота расплескалась цветными пятнами, которые сложились в картинку. Дырка в стене растянулась, увеличиваясь в размерах. Размытый образ вдруг обрел четкость. Вчера ночью…

– Марлин? Что с тобой?

Это Павлин. Я тряхнула плечом, сбрасывая его руку. И ничего не сказала. Да и что я могла сказать? Я увидела, что не должна была видеть, и теперь этот образ вернулся, выжигая меня изнутри. Вдруг оказалось, что там слишком много людей. Они все толпились в дверях. Я отступила подальше от этой толпы, а потом кто-то прижал меня к двери. Стеклянная панель холодила щеку. Стекло жалило кожу. Взгляд ухватил какое-то движение – там, за стеклом.

Молодой парень-охранник сидел за столом. Его голова медленно перекатывалась из стороны в сторону. Абсолютно пустое лицо. Безо всякого выражения. Он полностью выпал из этой реальности, погрузился в себя. Осталась лишь оболочка. Эта застывшая маска.

Вот бы и мне тоже так…

* * *

Где-то на середине пирса стоял маленький зал игровых автоматов, и там было кафе. Мы решили позавтракать. Растворимый кофе в пластиковых стаканчиках, липкие булочки, сигареты и капсулы с порошком. Говорить не хотелось – сидели молча. В кафе был музыкальный автомат. Когда мы вошли, его как раз только включили. Тихая музыка, электронная скорбь. Павлин открыл аптечку, чтобы раздать всем утреннюю дозу.

– Скажи мне, пожалуйста, будет нам хорошо или нет? Ну, хотя бы когда-нибудь?

– Обязательно будет, – сказала Хендерсон. – Ты же знаешь.

Я закрыла глаза, чтобы мне ничто не мешало слушать. Погружаться в мелодию.

– Вот Марлин, по-моему, уже хорошо, – сказала Тапело.

– А чего ж у нее такой вид убитый?

– Давай, Бев, – сказала Павлин. – Принимай свою дозу.

– Сейчас.

– Не сейчас, а уже.

– Погоди. Дай подумать. И что это значит?

– Что? – не поняла Тапело.

– Что Марлин уже хорошо.

– Ну еб твою мать, – сказал Павлин.

– Да что я такого сделала? – сказала Тапело. – Я думала, ты ей сказал.

– Нет, он мне не сказал. Бля. И где он?

Я открыла глаза. Хендерсон отобрала у Павлина аптечку и вывалила все её содержимое на стол.

– Где он? Где шприц? Марлин?

– Вчера мне вкололи.

– Ага.

– У нас просто не было выбора, – сказал Павлин.

– У Марлин был приступ, – сказала Тапело. – Ей стало плохо, по-настоящему плохо. И надо было ее вытаскивать. Пришлось сделать инъекцию.

– Понятно, – сказала Хендерсон, – стоит оставить вас без присмотра, и у вас сразу рвет крышу.

– Ну, типа того, – сказал Павлин.

– Заебись. Я уже отдала один шприц. Вчера, в обмен за информацию. Думала, что у нас есть еще один. А вы мне, значит, сюрприз приготовили.

– Просто нельзя было по-другому, – сказала Тапело. Хендерсон положила в рот капсулу с «Просветом». Запила ее кофе. Мрачно взглянула на нас.

– Так мы все проебем. Все, что есть.

– Это я виновата. Хендерсон повернулась ко мне.

– Нет, ты ни в чем не виновата.

– Да, – сказал Павлин. – Это я виноват.

– Ну а кто же еще? Я тебя оставляла за главного. Чтобы ты там присматривал… чтобы все было в порядке.

– Бев, в порядке уже ничего не будет. И главных у нас тоже нет.

– В смысле?

– Весь мир сходит с ума, – сказала Тапело, – а она хочет, чтобы все было в порядке.

– Что ты там говоришь?

– Все очень просто, – сказал Павлин. – В порядке уже ничего не будет. Так что присматривать бесполезно. Хендерсон поднялась из-за стола.

– Ты куда?

– А тебя это волнует?

И Хендерсон ушла. По проходу между игровыми автоматами. К двери. Там стоял какой-то молоденький мальчик. Хендерсон что-то ему сказала, а потом оттолкнула в сторону. Очень сильно. Так что он даже упал.

Мы это видели, мы наблюдали за ней. Но никто ничего не сказал. Никто ничего не сделал. Мы просто сидели и молча смотрели. Хендерсон вышла на улицу.

– Замечательно, – сказал Павлин.

Он проглотил свою капсулу и посмотрел на Тапело.

– Большое тебе человеческое спасибо, девочка.

Павлин принял дозу, но не сказал положенных слов. Потому что ему было плохо. По-настоящему плохо. Когда не помогут уже никакие слова.

* * *

– Там был мужчина, в соседнем номере.

– И чего?

– Мертвый мужчина. По-моему… я не знаю, но мне показалось, что он покончил с собой.

– Правда? – Павлин не смотрел на меня. Он собирал ее стола рассыпанные капсулы.

Я схватила его руку.

– Он проткнул себе…

– Ну и ладно.

– Как ты можешь…

– Марлин, это был его выбор.