Я криво улыбаюсь, но ничего не отвечаю. Да и что тут можно сказать? Признаться Дуайту, мол, я устала убегать от всего этого? Мне надоело притворяться той, кем я на самом деле не являюсь? Я отчаянно пытаюсь жить новой жизнью, но уже близка к тому моменту, когда испорчу и потеряю все?
Я не знаю, что ему сказать.
Я не знаю, что сказать
Поэтому через некоторое время первым начинает он:
– Дисания.
– Что? – глядя на него, я склоняю голову набок.
– Дисания, – повторяет Дуайт. – Состояние, когда утром трудно встать с постели. Я где-то читал: это считалось «редким заболеванием». Не требуется большого ума, чтобы понять: тот, кто так считал, явно не знал, как живется школьникам.
Он специально пытается рассмешить меня. И мне хочется рассмеяться, поскольку это правда смешно. Но не получается – не знаю почему. Пытаюсь улыбнуться, но мышцы на моем лице словно задеревенели, и это больше похоже на гримасу.
– Алекситимия, – продолжает Дуайт. – Трудности с описанием собственных чувств.
Мне удается слегка кивнуть.
– Экседентезиаст.
– Тот, кто улыбается фальшиво, – поясняет он. – И сейчас, подруга, это как раз ты.
Он кладет указательный палец мне под подбородок и удерживает его там, вынуждая нас встретиться взглядами. Его глаза такие печальные, такие умоляющие, такие
Я понимаю, Дуайт ждет моих признаний. И мне хочется признаться ему. Довериться, ведь я знаю: даже если он не поймет, то хотя бы не посчитает меня дурой. Но я не могу ему сказать. Просто не могу этого сделать. Все осталось в прошлом, в Пайнфорде. Заперто глубоко на задворках моего сознания.
«
– Дайс, – просит он, наклоняясь ко мне так, чтобы заглянуть в глаза. – Дайс. Пожалуйста, просто поговори со мной.
И я начинаю рыдать.
Глава 30
Последний раз я плакала на похоронах двоюродной бабушки Джины. По какой-то необъяснимой причине это так…
По крайней мере, Дуайт не похож на оленя, которого свет фар застал врасплох посреди дороги, а ведь большинство парней, на мой взгляд, именно так и пугаются, когда девушка начинает рыдать. Уму непостижимо, что я не сдержалась, но это выше моих сил. Будто все заградительные шлюзы внутри меня раскрылись, и вот вам результат: я сижу на полу библиотеки, тихо всхлипывая в объятиях Дуайта. Круговыми движениями он поглаживает мне спину, проводит пальцами по волосам, позволяя мне выплакаться на его груди.
А у меня в голове лишь одна мысль: «
К счастью, я привыкла плакать тихо; иначе нас бы уже давно обнаружили. В конце концов, это же библиотека – здесь нельзя шуметь.
Когда рыдания начинают стихать, мое тело перестает трястись и лишь слезы продолжают беззвучно струиться по щекам, я говорю:
– Я испачкала соплями твою рубашку.
Дуайт тихонько смеется и ерзает, роясь в кармане.
– Держи. Он чистый, клянусь. – Он вкладывает мне в руку бумажный платочек, я вытираю лицо и сморкаюсь –
– Спасибо. – Я охрипла. Во рту гадкий привкус.
Он отдергивает руки, когда я сажусь ровнее, а потом ухмыляется и отбирает у меня платочек, чтобы вытереть мне лицо и поплывшую под глазами тушь.
– Выглядишь ужасно.
– Айк, а ты умеешь говорить комплименты.
– Вижу, чувство юмора ты еще не потеряла.
Уголок моего рта дергается в попытке улыбнуться. Я снова беру платочек, вытираю нос и остатки слез на щеках.
Собираюсь уже извиниться, но Дуайт, видимо, догадывается о моих намерениях и опережает меня:
– Не надо.
И я умолкаю.
Мгновение мы смотрим друг на друга, а потом он протягивает руку, и я без колебаний прижимаюсь к нему. Кладу голову ему на грудь прямо над сердцем и слышу, как оно бьется, сильно и ровно. Это успокаивает. Дуайт обнимает меня рукой, я ощущаю ее тепло. Вздрагиваю, внезапно осознав, как холодно мне в одной тонкой футболке.
Но это не романтическое объятие, а дружеское. Утешающее. Дуайт просто старается быть милым. Быть рядом со мной. И сейчас мне не нужно ничего другого.
– Дайс, – тихонько зовет он, его дыхание щекочет мне щеку. – Ты не обязана рассказывать, что случилось, но я готов выслушать, если захочешь поговорить. Иногда нужно выговориться, и станет легче. Я не собираюсь осуждать тебя.